– Давид, ты слышал вопрос сеньоры. Ты хочешь быть певцом?
Мальчик не отвечает, невозмутимо смотрит в окно.
– Что вы желаете делать в жизни, молодой человек? – спрашивает сеньора Монтойя.
– Не знаю, – говорит мальчик. – Как сложится.
– Давиду шесть лет, – говорит он, Симон. – Нельзя ожидать от шестилетки планов на жизнь.
– Сеньор Симон, у всех наших учеников есть одно общее, от младших до старших: страсть к музыке. У вас есть страсть к музыке, молодой человек?
– Нет. Страсти – это вредно.
– Что вы говорите! Кто вам такое сказал, что страсти – вредно?
– Инес.
– Кто такая Инес?
– Инес – его мать, – встревает он, Симон. – Думаю, ты неверно понял Инес, Давид. Она имела в виду физическую страсть. Страсть к пению – не физическая. Может, споешь синьоре Монтойе, чтобы она услышала, какой у тебя хороший голос? Спой ту английскую песенку, которую ты мне когда-то пел.
– Нет. Я не хочу петь. Ненавижу петь.
Он отвозит мальчика на ферму к трем сестрам. Те, как всегда, принимают их радушно, угощают глазурованными пирожными и домашним лимонадом Роберты. Мальчик отправляется на обход стойл и сараев, повидаться со старыми друзьями. Пока его нет, он, Симон, рассказывает о беседе с сеньорой Монтойей.
– Страсть к музыке, – говорит он, – вообразите, спрашивать такие вещи у шестилетки – есть ли у него страсть к музыке. У детей бывают увлечения, но страстей им пока не дано.
Сестры ему полюбились. Он ощущает, что им может излить душу.
– Я всегда считала Академию Пения довольно претенциозным заведением, – говорит Валентина. – Но у них высокая планка образования, с этим не поспоришь.
– Если бы Давида каким-то чудом все же приняли, вы бы готовы были помочь с оплатой? – Он повторяет сообщенную ему цифру.
– Конечно, – немедля говорит Валентина. Консуэло и Альма согласно кивают. – Мы в Давиде души не чаем. Он исключительный ребенок. У него впереди большое будущее. Необязательно, впрочем, на оперной сцене.
– Как он справляется с потрясением, Симон? – спрашивает Консуэло. – Должно быть, для него все это ужасно огорчительно.
– Сеньора Арройо ему снится. Он к ней очень привязался, что меня удивляло, поскольку мне она казалась довольно холодной – холодной и неприступной. Но ему она сразу понравилась. Наверное, увидел в ней какое-то качество, которое я упустил.
– Она была очень красивой. В ней был класс. Вам она разве красивой не показалась?
– Да, она была красивая. Но для маленького мальчика красота – вряд ли довод.
– Вряд ли, пожалуй. Скажите-ка: невинна ли она была во всей этой печальной истории, как думаете?
– Не вполне. У них с Дмитрием давняя история. Дмитрий был ею одержим, он молился земле, по которой она ступала. Так он говорил мне – и всем, кто готов был слушать. Она же обращалась с ним безжалостно. По-свински, вообще-то. Я сам видел. Удивительно ли, что он с цепи сорвался в конце концов? Разумеется, я не пытаюсь его оправдать…