— Больше не буду. — смеется он. — Как себя чувствуешь?
— Не плохо. Спасибо, что позаботился обо мне.
— Ты делала для меня то же самое.
Припоминаю один случай, произошедший спустя два года после нашей с Люком переломной ссоры — мы тогда еще не разговаривали — он заболел, промок под ливнем. К нам пришел его отец. Хотя в тот вечер лил проливной дождь, но я задержалась за Дугой, уже не вспомню почему. Я вошла в дом, закрыла дверь и увидела сидящего рядом с мамой за столом Хемстворда Эбернесса. Вид у обоих был более чем обеспокоенный и печальный. Я мгновенно сообразила, что что-то случилось. Мама сдержано оповестила меня, что Люк серьезно болен, затем дала сумку с заранее приготовленными лекарствами. Не раздумывая, я помчалась к нему. Мне было плевать на комендантский час и вооруженных дежурных на улицах. Я не могла бросить Люка. И не хотела его бросать.
Когда я увидела его, он горел. Я натирала его мазями и поила отваром из лечебных трав. Невообразимый кошмар, перевернувший мое сознание верх тормашками, длился три дня. На четвертый, я проснулась и увидела рядом Люка — он безмятежно спал, больше не страдая жуткой горячкой. Но дело вовсе не в том, что я ему помогла или мамины лекарства, я боялась, что он умрет и это произойдет слишком рано. Мне не хотелось его потерять. И сейчас тоже не хочется.
— Пошли. — тихо произносит Люк. — У меня есть кое-что для тебя.
— Это «кое-что» очень-очень важное? И оно не может подождать?
— Ты не представляешь насколько. Особенно для тебя. — Люк обхватывает меня за талию и несет к лестнице, как маленькую.
— Нет, поставь меня обратно. — требую я. Мне жутко неловко. Надо было самой пойти и не упрямствовать.
— Не бойся.
— Что? Я не боюсь! Думаешь, я совсем жалкая трусиха?
— Я этого не говорил.
Поднимаемся на третий этаж. Всю дорогу рука Люка лежит у меня на плечах, а он сам нашептывает мне на ухо не пойми что. А, войдя в его скромное жилище, он запирает дверь на замок, и просит сесть за обеденный стол, а сам идет к набитым разной техникой полкам. Из электрической печки вынимает тарелку полную запеченных куриных бедрышек с золотистой корочкой. Запах такой, что я не могу вытерпеть. Понятия не имею, сколько я не ела, но с удовольствием проглотила бы целого слона. Хватаю одно еще до того, как Люк ставит тарелку на стол, и краснею от стыда.
— Прости. — извиняюсь я. — Не удержалась.
— Это для тебя. — понимающе улыбается он. — Можешь брать сколько угодно и когда угодно.
— Я должна была подождать.
— Когда ты такой стала? — Он ставит на стол соус насыщенного красного цвета, зелень, хлебцы и две чашки горячего шоколада. Затем садится напротив.