Услышав свой номер, ровняюсь с покрасневшей от внутреннего негодования Один. Нехорошие подозрения ядовитыми пылевыми облаками всплывают в уме, вытисняя друг друга. Что задумал Люк? Для чего он вызвал меня и уморенную Еву? Хочет устроить показательное состязание, выясняя, кто лучше усвоил учения? Но, вполне возможно, что я напрасно злюсь на него, и, скорее всего, эту проверку запланировали давным-давно. Резко вскинув руку, Люк дает понять, чтобы мы следовали за ним.
Я едва передвигаюсь: мышцы после бега еще пульсируют. Мы приближаемся к застекленным комнатам.
— Это несправедливо, — жалуется Один, шипя.
— Один и Тринадцать. — снова подзывает Люк, отодвигая часть разграфленного линиями стекла. — Два и Двенадцать готовятся.
В недоумении переглядываюсь с Евой — она волнуется не меньше меня.
— Один… — Люк терпеливо ждет, пока Ева, которая багровеет еще обильнее, хоть малость отшагнет. — Тринадцать.
Неспешно тянусь к обнесенному пространству и захожу внутрь. Внешне сохраняю каменную невозмутимость, как будто со мной все в порядке и я нисколько не боюсь того, что может произойти. Опустив побелевшие, как мел, руки, Ева забилась в дальний угол; ее усталое, выражающее истошный крик о невысказанном страхе, лицо сияет в ярком, слепящем освещении.
Люк закрывает комнату, наверно для того, чтобы никто не убежал. В голове порывистым леденящим дуновением сквозит мнение: до чего же все это абсурдно — принуждать драться только, чтобы проверить чьи-то силы.
Люк на мгновение бросает взгляд на зеркало под самым потолком. Я уверена, что он, прекрасно зная, кто находится по ту сторону отражающей зал перегородки, дает мне знак, чтобы я не переусердствовала над Евой в предстоящей схватке.
— Начали! — командует Люк.
У Один напуганный вид точно такой же, как у кролика, которого нагнал злой голодный хищник. Девушка изучает продолговатую комнату, как будто ищет нечто важное, что поспособствует ей уйти от рукопашного боя. Проходит пару секунд и Один нападает. Она приближается, как грациозная кошка на охоте. Тихо и осторожно.
В частых школьных драках, в которые меня то и дело нагло втягивали, я усвоила две простые вещи: боль проходит и забывается, и нужно вовремя увернуться от удара. Однажды мне дали в нос — кровотечение длилось почти час, а все потому, что я несвоевременно уклонилась.
Один замахивается, но я, пригнувшись, машинально, что есть мощи, огреваю ее в живот. Девушка, обхватив себя, сгибается пополам. Через некоторое время, выпрямившись, Ева снова нападает. Я умышленно пропускаю удар в лицо, чтобы молча донести: она может противостоять. Коснувшись носа, смотрю на пальцы — крови нет. Я отвечаю тем же: даю две хороших увесистых затрещины. Ева нагибается и засевает пол насыщенными багровыми каплями.