Иногда мы с Лиамом, когда совсем заскучаем, устраивали небольшие состязания, чтобы развлечься. Пускались наперегонки, как обезбашенная беззаботная мелюзга, или, как шустрые сорванцы, кто первым заберется на скалу (скалы были высоченные), часто карабкались на деревья за плодами. Так, что, думаю, сила в руках есть.
Как только перепачканная правая рука Один повисает в воздухе, я поднимаю левую, принимая защитную позицию, примерно ту, которую показывал безликий прозрачный человек. От размашистого удара, который я наношу рефлекторно, притомившаяся Ева, как отпиленное полено, грохается на пол.
— Все, — говорит она. — Все. Я больше не могу.
Откровенно недовольный предсказуемым скорым завершением осовелого боя, Люк открывает стеклянную дверь. Возможно, я его в который раз разочаровала или он ожидал большего… Но Один попросту поддалась, поэтому я ее одолела, не затратив много труда.
Я выхожу первой, рассматривая покраснения на тыльной стороне ладони и разминая пальцы. Ева покидает комнату, запрокинув голову и прикрывая испачканное кровью лицо. Люк разрешает Один уйти, чтобы умыться.
Два и Двенадцать вступают в поединок. Они более энергичные и безжалостные, залихватски разделываются друг с другом и, нанося сокрушительные удары, продолжают стоять на ногах, и притворяться, что удивительно, будто им нравится колотиться. Они дерутся так, как будто победить — дело чести. Когда Джереми выдыхается, Уилл трижды мощно лупит его в лицо — и Двенадцать растягивается на полу в крайнем замешательстве.
Люк завершает бой. Джереми не скрывает разочарования, он откровенно недоволен собой. Уилл, словно ничего не произошло, помогает сопернику подняться, они хлопают друг друга по плечу, как старые добрые друзья.
Дальше наступает черёд Три и Одиннадцать. Вместо того, чтобы смотреть на их вялую, как обезвоженное растение, стычку, мое внимание безраздельно прикноплено к только что появившемуся в дверях раздосадованному и карминному, как губная помада Селестайн, Фрэнку. Он позвал Люка к себе, и что-то тихо ему наказывает, при этом иногда злобного покашивается на меня. От его многозначительного взгляда у меня мурашки по спине ползают, и знобит, как от сильной простуды.
Подозрительное перешептывание Фрэнка и Люка заканчивается, и тот подходит к стеклянным дверям комнаты. Три побеждает, а Одиннадцать корежится от боли, перекатываясь с боку на бок.
— Два и Тринадцать. — говорит Люк, он заметно напряжен.
Ребята из Семьи ужасаются его внеочередному распоряжению больше меня. Фрэнка, как выясняется, прислали с конкретным указанием.