— Архимед! — улыбается он. — Великий Архимед… Чепуха какая-то получается! Если хочешь знать, гениальный Архимед был несчастным человеком!
— Архимед?!
— Угу, Архимед… — спокойно подтверждает он. — Я могу это доказать его же словами: «Дайте мне точку опоры, и я поверну землю!»
Он поднимается, медленно проходит из угла в угол комнаты, высокий, крутоплечий, с копной белокурых волос на гордо посаженной голове.
— Ты слышишь в словах Архимеда гордую силу человека! — задумчиво продолжает он. — Конечно, но… Ты попытайся услышать в них и другое. — Тут он останавливается, пристально смотрит на меня, но не видит, так как всматривается в другое. — Мальчишкой я жалел Архимеда! — с медленной улыбкой говорит он. — Мне представлялось, как Архимед стоит на возвышенности, как ветер раздувает его тунику, седые всклокоченные волосы. Глаза Архимеда устремлены вдаль, руки подняты к небу. Восклицая: «Дайте мне точку опоры!» — он с тоской глядит на холмистую равнину, печальный, одинокий, такой маленький на большой земле…
— Легенда! — говорю я. — Легенда этот вопрос трактует совсем в ином аспекте. Будет тебе известно, легенда…
— Мне пет дела до легенды! — неожиданно сухо перебивает он. — Мы сами создаем легенды и сами верим им!
— Вот уж… — говорю я, а сам пораженно смотрю на него: он так сказал о легенде, что…
— Ого-го! — говорю я.
— Но — так! — отвечает он.
У него, у Бориса Кочергина, длинный титул: «Бригадир бригады коммунистического труда, инициатор областного движения за пересмотр норм выработки, председатель заводского комитета по рационализации и изобретательству». Он — величество. Только в отличие от русского императора, не «Его императорское величество!», а «Его Величество рабочий класс!».
— Я понимаю тоску Архимеда по точке опоры! — задумчиво продолжает Борис Кочергин. — Чувствовать силы для свершения и не мочь свершить — одна из великих трагедий жизни! Ты перебери всю литературу прошлых столетий и увидишь, что трагедия ее героев в невозможности свершать.
Он опять смотрит на меня и опять не видит.
— Мне думается, — говорит Борис, — что счастье человека заключается в возможности свершать. Потому я и слышу в словах Архимеда не только гордую силу человека, но и тоску по несуществующей точке опоры.
Сказав это, он садится на место, вынимает пачку папирос, чиркает спичкой. Это уж будет третья папироса, которую выкурит он с тех пор, как пришел ко мне. Три папиросы — это много для него, и я настораживаюсь.
— Интересно, интересно, — говорю я. — Дальше?
— Пожалуйста! — улыбается он и пожимает плечами. — Мне хочется узнать, отчего ты думаешь, что я не все сказал.