Она посмотрела на него и, подавив внезапно вспыхнувшую тревогу, спросила:
— А ты останется один?
— Останусь один.
— Как же ты останешься один, с твоей ногой...
— Я буду лечиться... ну, и вылечусь когда-нибудь, не вечно же...
Валя покачала головой.
— Ты не будешь лечиться, Богдан. Сколько раз ты был на процедуре? По-моему, только два раза...
— Три раза. Но однажды я не застал сестру, которая должна была сделать мне диатермию.
— Разве положение настолько безнадежно? — спросила она, изучая его своими черными, затуманенными глазами, в которых напрасно хотела подавить тревогу.
— Положение не безнадежно, но нужно выезжать заранее. Из города уже отправляют женщин и детей. Сегодня отбыли первые эшелоны...
— Но мы можем выехать в любое время на машине.
— Нет.
— Почему?
— Я не могу сопровождать вас в любое время. И притом мы не знаем, будет ли к тому времени возможность выбраться на машине. Немцы расстреливают машины, расстреливают и бомбят шоссе, дороги...
— Я не уеду от тебя, Богдан.
— Нет, ты должна уехать...
— Я не брошу тебя одного.
— Но ведь сейчас очень опасно.
— Все равно. Я не брошу тебя одного.
Богдана начинало раздражать ее упрямство. Раздражение готово уже было перейти в нервную вспышку, но усилием воли он сдержался и привлек к себе ее худенькое, гибкое тело. Она уткнулась лицом в его грудь и зарыдала. Богдан не ожидал этого и, поглаживая ее вздрагивающие плечи, говорил что-то невнятное и невразумительное, как обычно бывает в такие минуты.
Она подняла заплаканные глаза, покусала губу, попыталась улыбнуться, но потом снова зарыдала.
— Что, с тобой, Валюнька?
— Я боюсь потерять тебя, Богдан... боюсь... такое время, что нельзя разъединяться. Как разъединились, так и все... полная разлука. Я не хочу терять тебя... сколько я пережила сейчас, не видя тебя. Ты даже запретил мне беспокоить тебя звонками... Ты здесь далек от меня, но если мы разъедемся...
— Но в городе оставаться опасно.
— Я хоту переживать опасности вместе с тобой. Все равно без тебя у меня нет жизни. Если я потеряю тебя...
— А как же быть с Алешей? Начнутся воздушные тревоги, налеты.
— Я буду ходить в убежище с Алешей. Все будем ходить: мама, Танюша с девочкой... все... мы даже тюфячки такие начали с мамой шить, чтобы ходить с ними в убежище...
— Если бы ты посмотрела сегодня беженцев, ты бы так не рассуждала, Валюша.
Она посмотрела на него с некоторым удивлением:
— Но ты хочешь нас сделать беженцами.
— Вот тебе и женская логика.
— Почему женская? — Валя отерла глаза, и на лице ее появилась улыбка. — Ты насмотрелся беженцев и хочешь нас сделать такими же. Для чего мы должны уехать? Ты коммунист...