Его рука сжимает мне колено, и я чуть не подпрыгиваю. Инстинктивно локоть толкает его в ребра. Это не остается незамеченным.
– Может, у вас есть, чем поделиться с аудиторией? – спокойно спрашивает профессор, глядя на меня поверх очков.
Чуть заметно качаю головой и чувствую, как семьдесят с лишним студентов подаются вперед и буравят мой затылок любопытными глазами.
Может быть, на этом все бы и закончилось, и профессор оставил бы нас в покое. Но я сдуру накрываю ладонью лежащий поверх тетради вырванный листок, словно хочу спрятать от чужих глаз эти непристойности.
Вижу, что профессор опускает на него глаза.
У меня внутри все леденеет от страха.
– Сидите на первом ряду на моей лекции и передаете записки? Вы позволите? – И он протягивает руку в мою сторону, рассчитывая заполучить свидетельство моего флирта с сидящим рядом парнем.
Вытаращив глаза от ужаса, лихорадочно перебираю в мозгу варианты. Их всего ничего. Выбежать из аудитории со своим растяжением я не могу. Остается либо запихнуть записку в рот, либо прибегнуть к диверсии: ткнуть со всей силы ручкой в искусителя. В обоих случаях после такого на курсе английской литературы можно поставить жирную точку, а еще можно рассчитывать на бонус – смирительную рубашку и каникулы в клинике доктора Штейнера.
Итак, бросив убийственный взгляд на Эштона, я протягиваю записку профессору и молюсь, чтобы он не стал читать ее вслух, потому что тогда придется-таки прибегнуть к диверсии.
– Посмотрим, что у нас тут… – Аудитория начинает плыть и качаться у меня перед глазами, в ушах звенит. Уверена, все возбужденно перешептываются, в нетерпении ожидая развязки, но я ничего не слышу. И боюсь смотреть на Эштона: если он ухмыляется, заеду ему в челюсть, это я умею.
– Мистер Хенли, предлагаю вам продолжить свои литературные изыски за дверями этой аудитории, – говорит профессор, бросая на Эштона многозначительный взгляд, комкает записку в плотный шарик и метко отправляет в корзину для мусора. У меня вырывается вздох облегчения. Ну, конечно же, он знает Эштона. Кто же Эштона не знает…
За спиной слышится возбужденный многоголосый шепот.
– Слушаюсь, сэр, – отвечает Эштон, прочистив горло, и я не могу понять по голосу, смущен он или нет, а смотреть на него не решаюсь.
Профессор возвращается на кафедру, аудитория разочарованно гудит: публичная казнь не состоялась. Прежде чем продолжить лекцию, профессор замечает:
– Будь я на месте этой юной леди, я бы усомнился в пункте номер один.
* * *
– Ты понимаешь, что я была готова проткнуть тебе руку насквозь? – Для пущей убедительности я поднимаю авторучку и трясу ею, когда мы выходим из корпуса.