Мое тело инстинктивно прижимается к нему. Отклоняю голову и целую его в грудь, выражая свое сочувствие. Или, скорее, свое облегчение? Оказывается, я не разрушаю чужую жизнь, потому что все это притворство.
– А ты сможешь выйти из-под его контроля?
– Со временем смогу. Но на это могут уйти месяцы, а то и годы. Кто знает? Впрочем, я жил вполне себе прекрасно. – Он выдерживает эффектную паузу. – Пока в один прекрасный вечер самая красивая девушка на этой планете не заехала мне кулаком в челюсть.
Не выдерживаю и хихикаю.
– Сам напросился, Похититель джелло.
Эштон смеется, и по моему телу проходит сладкая дрожь.
– Ирландка, еще ни одна девушка не дрожала вот так у меня в объятиях, будучи полностью одетой.
– Заткнись и дай мне мороженое. – Я приподнимаюсь и хочу взять у него ложку, но рука у него слишком длинная, и мне не дотянуться.
– Думаю, ты уже нанесла себе достаточно вреда за один вечер.
– Это мне решать. Так почему ты здесь, а не на тренировке?
– Потому что знал, что здесь меня ждет горячая штучка с обалденными формами и лицом, измазанным шоколадным мороженым.
Замираю от ужаса. Опускаю глаза и понимаю: моя поношенная белая пижама не может скрыть того, что я без лифчика. А мое лицо? Если судить по футболке Эштона, он говорит чистую правду.
– Сильно испачкалась?
– Ну, как тебе сказать… Знаешь, как клоуны накладывают грим?
Боже праведный! Толкаю его ладонью в солнечное сплетение и пытаюсь подняться.
Он держит меня за плечи.
– Куда ты собралась?
– Хочу умыться!
Эштон в один миг легко укладывает меня на лопатки, придавив своим весом и удерживая за запястья.
– Позволь, я тебе помогу. – Он наклоняется и кончиком языка неспешно водит вокруг моего рта, сначала сверху, потом слева направо, а потом снизу, слева направо, аккуратно слизывая шоколадное мороженое.
Если есть такое явление как девственница-шлюха, то это мой случай.
Как я опять довела до такого? Закрываю глаза и сдерживаюсь из последних сил, чтобы не захихикать и не закричать во все горло. Этим утром я проснулась и, как и всегда, после последней нашей с ним встречи, сказала себе: перестань думать об Эштоне и держись выбранного курса. Оставайся с Коннором, который не торопит события.
Тогда каким образом я лежу в постели, тяжело дыша, а Эштон слизывает с моего лица шоколадное мороженое, и я мечтаю о том, чтобы повторить нашу ночь в машине? Я ни слова не сказала, чтобы остановить его, а ведь могла. Могла остановить его. Могла назвать его озабоченным придурком. Могла сказать, что из-за него чувствую себя шлюхой.
Но я ничего не сказала, потому что не хочу, чтобы он останавливался.