Ри рассмеялся. Воображение нарисовало ему очень подробную картину, и он еще долго не умолкал, описывая все в мельчайших деталях: как разозлился отец, как оправдывался конюх, как Ри впервые сел в седло... А потом дану Гергос, мягко улыбнувшись, спросил:
– Так значит, у вашего отца-крестьянина был конюх?
И Ри едва не провалился под землю.
– Это... это был не его конюх, а гейра. Он за две марки в год разрешал держать лошадей в своей конюшне.
– И много у вашего отца было лошадей?
– Всего одна, дану. Метелка.
– И он платил за постой две марки в год?
– Д-да...
– Вы не устали?
– Немного, дану.
– Не хотите пересесть в карету?
Ри снова поймал взгляд Эвретто. Слушает, зараза. И глаз не сводит, даже затылок будто онемел от его пристального внимания. Так что, наверное, будет лучше и впрямь забраться в карету. Но как же не хочется!
– Нет, дану, спасибо. Я могу ехать.
До Уланду они добрались только через два часа, и к тому времени Ри уже едва не клевал носом, лишь из упрямства не покидая седла. Он вцепился мертвой хваткой в поводья, ноги, сжимавшие бока лошади, отдавали тупой ноющей болью, спины и того, что пониже, Ри практически не чувствовал. И потому даже не рассмотрел места, куда они приехали. Запомнил только высокие кипарисы и длинную песчаную дорожку, ведущую к дому, ослепительно красивую женщину, выбежавшую навстречу Гергосу, и молодого, но строгого распорядителя, который тут же принялся командовать: куда отнести багаж, где оставить лошадей, по какой лестнице подняться в дом. Войти следом за дану Ри не позволили, но в тот момент ему уже было все равно.
Он добрел, шатаясь, до комнаты, на которую ему указал один из слуг, и, скинув камзол, рухнул на постель. Даже не успел заметить вторую кровать, стоявшую у противоположной стены, и очень удивился, когда в комнату, держа перед собой свечу, вошел Эвретто. Камердинер обвел скупую обстановку презрительным взглядом, осмотрел почти бесчувственного Ри и фыркнул. Ри, слишком уставший, чтобы обижаться, натянул повыше одеяло, отвернулся и вскоре снова уснул.
Проснулся он в одиночестве и сразу же понял – проспал. Солнце стояло уже высоко, за окном пели птицы и стрекотали кузнечики, но вот в доме стояла подозрительная тишина. Так бывает, только когда слуги уже переделали всю утреннюю работу, а хозяева встали и уже позавтракали. Ри поспешно вскочил, вспомнил, что спал, практически не раздеваясь, и в ужасе уставился на помятую тунику. Потом схватился за платок. В Интернате ему почти не приходилось думать об одежде, она была мятой и заношенной практически у всех. Только подмастерья ювелиров щеголяли новыми чистыми рубахами, да и то по праздникам.