Проследить, когда Кузьмич будет один, было не так уж трудно. Мокей увидел, как мужик лет пятидесяти мрачно бредет в свой барак. Подвалив к нему, Мокей достал заточку и хотел было ударить ею мужика в живот, но вдруг какая-то сила толкнула Мокея в челюсть, в глазах у него потемнело, и он рухнул как подкошенный на землю. Сколько Мокей пролежал в отключке, он не знал, а только когда очухался, над ним стоял Кузьмич с его заточкой и курил. Мокей хотел вскочить на ноги, но что-то больно придавило его грудь. Это была нога Кузьмича. «Второй раз не советую рыпаться, поскольку обычно бью дважды: один раз по роже, второй – по крышке гроба. Тебе повезло, что сразу не убил, хотел узнать, кто тебе задание дал меня замочить». Кузьмич опустил ногу на землю, и Мокею сразу стало легче дышать, хотя в голове все еще шумело. Мокей не знал, что делать: «Ты говори, не бойся, лагерные шавки или, может, кто из своих? – хрипло прошептал Кузьмич. – Я ведь и сам дознаюсь, только время тратить не хочется». Кузьмич протянул Мокею руку: «Вставай, посидим, пошепчемся». Деваться Мокею было некуда, да и в морду получать еще раз не очень хотелось, и он как на духу выпалил Кузьмичу, что его приговорил Старик, а то, что он не смог, сделают другие. «Дурак ты, паря, раз жизнь свою Старику доверил, это та еще гнида. Да если бы ты меня хотя бы царапнул своей цацкой, мужики бы тебя вмиг на ножи поставили, а Старик твой – шалупонь лагерная, сегодня же барачные углы пересчитает, а ты смотреть будешь и запоминать, кто такой Кузьмич».
И действительно, когда Мокей явился в барак, Старик лежал в своем углу изрядно помятый и опущенный, Харя трясся в углу, размазывая кровавые слезы и сопли, все остальные делали вид, будто ничего не произошло, а на следующий день Старика нашли в туалете повешенным на сливном бачке. Кто и когда это сделал, лагерное начальство так и не дозналось, а может, и не очень стремилось узнать, ведь в зоне должен быть один хозяин. Мокей тоже ждал своего смертного часа, ведь месть Кузьмича была страшна. Но он запретил трогать Мокея, наоборот, как-то встретив его, успокоил: «Ты не бойся, я тебя не обижу, ты мне на воле нужен и помни об этом». Так Мокей с легкой руки Кузьмича и вошел в криминальный мир, мир со своими законами и понятиями, мир, в котором есть вход и нет выхода.
Все бы шло гладко, но приспособленчество Жеки очень уж раздражало остальных студентов. Все видели, как страстно опекает его Савельева из райкома комсомола, как незаслуженно ставят ему оценки в зачетку, как сам Жека втирается в доверие к студентам, пытаясь выяснить их настроения и причины их недовольств, а потом бежит в райком с докладом. Это все настраивало студентов против Жеки, и они становились замкнутыми в его присутствии, неохотно делились с ним своими проблемами, да и его доклады слушали с угасшим энтузиазмом, потому как призывая своих товарищей к великим трудовым свершениям, Жека мало что делал сам для их реализации. Были среди однокурсников и такие, которые просто хотели набить ему морду, но их удерживали те, кто хотел отомстить более коварным способом. И вот момент мщения наступил.