Вскоре бесславно закончилась и эпопея по выводу войск из Афганистана, где наступил хаос гражданской войны и расцвет производства наркоты, которая требовала новых рынков сбыта. Хабиб наладил связи с железной дорогой, здесь тоже ему помог Мокей, и поток наркоты устремился в Россию, благо спрос на этот товар был всегда, а после того как вернулись афганцы, он только рос. Этих же афганцев Мокей использовал как своих боевиков, кому платя приличные деньги, а кого из подсевших на иглу снабжая зельем, банды росли, заставляя кооператоров и местных чиновников выполнять условия, диктуемые криминальной властью, теперь такие, как Мокей, надели малиновые пиджаки и стали называться новыми русскими.
Только одно беспокоило Мокея – судьба Дины, такой наивной и не приспособленной к реалиям современной жизни. Нет, он, конечно, понимал, что не может претендовать на какую-то взаимность, но ради Сашки, ради погибшего Жеки он обязан ей помочь. Они встретились в Ташкенте в конце 1990 года. Стояла промозглая осень, Дина с родителями собирались уезжать на постоянное место жительства в Израиль. Горбачев дал такую возможность, и тысячи евреев и немцев Поволжья, оказавшихся во время Великой Отечественной войны в Средней Азии и Казахстане, уезжали на свои исторические родины.
Мокей помог с вещами, вспоминая, как когда-то он помогал родителям Сашки собираться в путь, помог ускорить оформление виз и прочие мелочи, которые всегда возникают, когда ты навсегда оставляешь дом, в котором родился и прожил значительную часть жизни. Потом они снова были на кладбище, чтобы проститься с близкими, и у могилы Жеки встретили его мать, рано постаревшая женщина чистила могилу и аккуратно убирала мусор у высаженных цветов, кроме них на кладбище не было никого, только плачущая мать, да еще какой-то узбек в драном халате с окладистой густой бородой, почти скрывающей его лицо.
Они отошли от могилы и пошли к выходу, Дина шла, почему-то улыбаясь, вдруг замедлив движение, она подняла свои восхитительные глаза, посмотрела на Мокея, и до узбека, бесцельно шатающегося по кладбищу, донеслись ее слова: «А знаешь, я почему-то не верю, что в могиле труп Жеки, этот бы не погиб, он не из тех, кто позволил бы себя убить, он бы продал все, лишь бы быть живым, он ведь трус». Узбек вдруг остановился и, обернувшись, посмотрел звериными глазами, полными ненависти, вслед удалявшейся паре. Это был Джура.