Забываться стал теперь в вине,
И тоска приходит, да и грусть,
Но ты верь, ведь я к тебе вернусь.
Возвратится всё в круги своя,
И с рассветом солнечного дня
Дождь прольётся благостным теплом
Над святым, божественным селом.
Детский смех заполнит пустоту,
И взметнётся песней в высоту,
«Здравствуй, – поклонюсь до пола я, –
Деревенька, милая моя!»
Размышления у театрального подъезда
Размышления у театрального подъезда
Искусство / Искусство / МельпоДмена
Тот самый «(М)ученик» в Гоголь-центре
Теги: искусство , театр
О глубине образов и метафор модных режиссёров
– Добрый вечер, у вас билеты на «Машину Мюллера» ещё есть? Поближе...
– Есть, вот по 10 тысяч, в партер.
– Сколько?!
– Десять тысяч. А что вы хотели? Это же Серебренников! Не хотите по десять, возьмите по четыре, но это далеко от сцены, вы не увидите деталей.
О каких «деталях» речь, известно, маркетинг сработал. Весь спектакль разнокалиберные интимные места будут трепыхаться на сцене. Таковы свободные фантазии модного режиссёра, бурно развивающего театр. Но, собственно, не ради них стоило на всё это смотреть, если б цены не кусались. Каждый художник через своё творчество транслирует внутреннее содержание личности, и интересно разобраться, что же нам невольно рассказывает о себе очень востребованный театрами К. Серебренников.
С некоторых пор в голову приходят мысли, оправдывает ли талант художника публичное смакование им своего собственного психологического неблагополучия? Например, в спектакле «(М)ученик» явно сублимированы подростковые комплексы и страхи автора: меня мама с папой не понимали, я отомщу, все дураки, никого не жалко, я один знаю истину и покажу всем! Или взять новую постановку «Сны в летнюю ночь». Вроде бы классическая пьеса, Шекспир. Зачем же Серебренникову понадобилось дополнять великого драматурга текстами В. Печейкина? Потому что до сих пор сохраняется подростковая потребность во что бы то ни стало влепить своей правдой по фальшивым ценностям конформного большинства. В итоге вместо ожидаемых лёгких снов зритель получает тяжёлый фрейдистский транс с интимными картинками, за которыми опять же проступает гигантский фаллос, слепленный когда-то его героем Максимом в «Пластилине». Вроде бы ищет человек новые формы, а получается один и тот же бунт обиженного, сексуально перевозбуждённого подростка.
Без поиска новых форм, без эксперимента нет театра. И если результат носит характер «управляемой ядерной реакции», то да здравствуют новые формы! Но смотришь иной раз и видишь, что реакция как раз не управляема: атомная бомба личных проблем в песочнице творческих амбиций готова рвануть со всеми вытекающими... и забрызгать кефирной спермой или символическими нечистотами. Тоже пунктик, знаете ли... Из спектакля в спектакль можно проследить устойчивую навязчивость психотравмирующей тематики (насилие мира взрослых над ещё свободными молодыми прометеями, весь огонь которых сосредоточен пока только между ног). Фаллические метафоры, противоречивость ценностной системы, цинизм, сквернословие, анальный эротизм, а если уж копнуть глубже, то и признаки деструктивного характера постановок. Всё это может быть проявлениями глубокого невротизма. Но ведь художники творят не в вакууме. Как защититься театру, зрителю? Как определить ту тонкую грань, за которой кончается художник и начинается патология?