– Я знаю, что вы там напряженно работаете, Харри, но это ваше дело может занять некоторое время.
– А почему именно сейчас так срочно понадобилось подправить репутацию Бельмана? Позволь мне сэкономить время нам обоим. Я никогда не буду стоять перед микрофоном и говорить текст, написанный пиарщиком. Если мы положим трубки прямо сейчас, то сможем сказать: у нас состоялся цивилизованный разговор, который не закончился тем, что мне пришлось послать тебя ко всем чертям.
Исабелла Скёйен громко рассмеялась:
– Хорошо держишься, Харри. Все еще помолвлен с той соблазнительной черноволосой юристкой?
– Нет.
– Нет? Может, выпьем как-нибудь вечером?
– Мы с Ракелью больше не помолвлены, потому что мы женаты.
– Ага. Смотри-ка! А это нам помешает?
– Мне – да. А для тебя это, наверное, вызов?
– Женатые мужчины – лучшие, они никогда не доставляют неприятностей.
– Как Бельман?
– Микаэль чертовски мил, и целуется он лучше всех в этом городе. Но мне уже наскучил этот разговор, Харри, поэтому я отключаюсь. У тебя есть мой номер.
– Нет, у меня его нет. До свидания.
– Хорошо, но если ты не хочешь петь дифирамбы Микаэлю, могу ли я, по крайней мере, передать ему привет и сказать, что ты с радостью наденешь наручники на этого бедного извращенца?
– Говори что хочешь. Великолепного тебе дня.
Связь прервалась. Ракель. Он забыл, что она ему звонила. Он искал ее номер и ради смеха размышлял о предыдущем разговоре. Если бы приглашение Исабеллы Скёйен сработало каким-либо образом, возбудился бы он хоть немного? Нет. Да. Немного. Имеет ли это какое-нибудь значение? Нет. Это означает так мало, что он даже не стал задумываться, какая он свинья. Не в том дело, что он не был свиньей, но вот это крошечное возбуждение, этот непроизвольно возникший, почти вымышленный кусочек сцены – ее длинные ноги и широкие бедра, – появившийся и тут же исчезнувший, не был достоин обвинительного приговора. Нет, черт возьми. Он отказал ей. Хотя он знал, что именно из-за отказа Исабелла Скёйен позвонит ему снова.
– Телефон Ракели Фёуке. Вы говорите с доктором Стеффенсом.
Харри ощутил покалывание на затылке.
– Это Харри Холе. Ракель там?
– Нет, Холе, ее нет.
У Харри перехватило горло, и подкралась паника. Лед треснул. Он сосредоточился на дыхании.
– Где она?
Во время последовавшей за его вопросом паузы, которая, как показалось Харри, была намеренной, он успел подумать о многом. И из всех выводов, автоматически сделанных мозгом, был один, который он наверняка запомнит. Что сейчас все прекратится, что у него больше не будет того единственного, чего он желал. Что сегодняшний и завтрашний дни будут копией вчерашнего.