– Да. Но… алло?
– Я здесь, Нина.
– Когда я убирала и собиралась закрывать, то обнаружила, что кто-то написал кое-что на скатерти. Кажется, помадой. Как раз такого цвета, какой пользуется Марта.
– Вот как. Что там написано?
– Ничего.
– Ничего?
– Как будто просто кружочки. Формой похожи на букву «В». И нарисованы они на твоем месте.
Три часа ночи.
Рык сорвался с губ Харри и заметался между голыми стенами подвала. Харри смотрел на железную штангу, которая могла вот-вот сорваться и раздавить его. Его жизнь отделяли от штанги только его дрожащие руки. С последним усилием он поднял килограммы до самого верха, и блины зазвенели, ударяясь друг о друга, когда он опустил штангу на подставку. Он лежал на скамейке и тяжело дышал.
Он закрыл глаза. Слишком поздно для Авроры. Слишком поздно для Марты. Но он должен сделать это ради тех, кто еще не стал жертвой, кого еще можно спасти от Валентина.
Ведь он делает это ради них, да?
Харри взялся за штангу, ощутив железо мозолями на руках.
«То, для чего тебя можно использовать».
Так говорил его дедушка. Все, что тебе надо, – это то, для чего тебя можно использовать. Когда бабушка собиралась рожать отца Харри, она потеряла так много крови, что акушерка вызвала врача. Дедушка, которому сказали, что он ничем не может помочь, не в силах слушать стоны жены, вышел на улицу, запряг лошадь в плуг и стал пахать. Он гнал лошадь вперед кнутом и криком, и эти звуки заглушали вопли, доносившиеся из дома, и даже сам толкал плуг, когда верная, но старая лошадь начала шататься в упряжи. Когда крики роженицы прекратились и доктор вышел из дома и сообщил, что мать и дитя выживут, дедушка упал на колени, поцеловал землю и поблагодарил Бога, в которого не верил.
В ту же ночь лошадь упала в хлеву и умерла.
Сейчас в кровати лежала Ракель. Молча. А он должен был принять решение.
«То, для чего тебя можно использовать».
Харри поднял штангу с подставки и опустил ее на грудь, сделал глубокий вдох, напряг мышцы и закричал.