— Почему мама отдала меня?
— Как это, почему? Так принято. Рождается ребенок, и его отдают. Он ведь не собственность матери, а дар богов. Во всяком случае, так ты сама мне объясняла.
— То есть никто из нас не знает своих родителей?
— Ну, почему — никто? У тех, кто возделывает землю, детей не забирают. Крестьяне должны плодиться и размножаться, в этом цель их жизни. Но не думай о них — они рождаются и умирают, как те же коровы или индюки. И после смерти они никогда не попадут в райские кущи, ведь у них нет души. Только сиюминутные потребности. В их существовании не больше смысла, чем вот в этом куске редиса.
Агер кивнул на остатки пищи и рассмеялся, довольный своей шуткой. Мне стало неприятно, но я сдержалась и попросила его продолжать.
— О чем это я… А! Все остальные должны отказываться от своих детей в пользу богов. Это почетно. Каждый из нас относится к своему пантеону, и только проклятые песчаные демоны противятся законам мироздания. Но ничего, мы заставим их принять нашу сторону.
— Так это с ними вы все это время воюете?
— Конечно, а с кем же еще?
— Мило…
Теперь мне стала понятно причина, которая могла побудить моего двойника покинуть это место. В конце концов, мне даже стало жаль ее — кому бы захотелось жить в мире без материнской любви и ласки, где к тому же еще постоянно кто-то с кем-то воюет? Мне, во всяком случае, сложно было представить такого человека. Однако это ни в коем случае не оправдывало ее, и я намеревалась вернуть свое, чего бы мне это ни стоило.
— Это понятно, — я решила вернуться к «своим баранам», как любил выражаться мой отец. — О чем меня будут спрашивать на экзамене? Что мне нужно вспомнить?
— В основном это будут богословские беседы, но тебе также необходимо будет вспомнить, о чем вы говорили с Солом. Я многого не знаю, конечно — ты часто упоминала о каких-то тайных знаниях, которые тебе передает учитель. Может быть, все это чушь, но наверняка утверждать я не могу.
— А записи? — мне пришло в голову, что у меня были тетради, как у всех нормальных учеников в моем мире. — Где я их храню?
— Записи?! — воскликнул мальчик, подскочив на своем табурете. — А ты умеешь?
— Что именно? — я не поняла, что так возбудило собеседника.
— Писать. Аа… Так это и есть те тайные знания, о которых ты говорила? Могла бы и рассказать, не чужие ведь люди.
— Ты хочешь сказать, что не умеешь писать? — у меня вдруг сел голос, и я была вынуждена откашляться. — Но почему?!
— Будто сама не знаешь, — буркнул Агер. — Никто не умеет, кроме жрецов высшей категории. Это запрещено. Был тут у нас один, Гавар, олафовский сын. Все вынюхивал что-то, саморазвитием занимался.