К сожалению, мать и сын, не привыкшие к проявлению чувств, очень быстро вернулись в свое привычное состояние и теперь снова выглядели как компаньоны — подойдя ко мне, Ольга попросила Агера помочь ей с перевязкой. Пока она осторожно разматывала тряпки, которыми были обернуты мои ноги, я вдруг почувствовала страх. Как-то мне попалась книжка, в которой один из персонажей, перестав чувствовать боль в поврежденных конечностях, сначала обрадовался, а потом выяснилось, что у него там все сгнило — и вообще, в конце он умер. Вдруг у меня то же самое? Судорожно сглотнув слюну, я остановила охотницу, которая уже готова была снять последний слой, и попросила:
— Можно, я сама?
— Конечно, — Ольга, хоть и была удивлена моими словами, все же не стала спорить и отстранилась.
Сделав глубокий вдох, я на секунду закрыла глаза и только после этого сняла с левой ноги остатки ткани, под которой оказались листья какого-то растения, пропитанные маслянистой жидкостью. Взглянув на стопы, я почувствовала такое облегчение, что едва не рассмеялась — несмотря на то, что кое-где кожа все еще была красной, а в нескольких местах я заметила прорвавшиеся мозоли, в остальном все было в полном порядке.
— И? Что там?
Агер подошел ближе, и я тут же прикрыла ступню рукой. Конечно, мне стоило уже привыкнуть к тому, что здесь к таким вещам относились спокойно, но мне все же было неудобно демонстрировать свою изрядно потрепанную конечность. И не важно, что мальчику, возможно, приходилось видеть раны и намного серьезнее — мне нужно было хотя бы в собственных фантазиях остаться девушкой. Так что я извинилась и сказала, что мне нужно побыть одной, чтобы привести себя в порядок. Агер удивленно хмыкнул, но его мать, похоже, прекрасно поняла, в чем дело, потому что тут же потянула сына к выходу.
— Почему это? — уперся было молодой человек, но женщина что-то шепнула ему на ухо, и он пулей вылетел за дверь.
— Что ты сказала ему? — мне стало интересно, что могло заставить моего друга так быстро передумать.
— Что у тебя эти самые дни, — усмехнулась Ольга. — Ну, ты понимаешь.
— Ээ… Да, кажется.
Несмотря на то, что критически дни никогда не были темой табу в нашей семье, я все же прежде не обсуждала этот деликатный момент с посторонними. Тем не менее, я поблагодарила женщину за находчивость и принялась молча разматывать вторую ногу, чтобы скрыть смущение. Ольга не стала настаивать на продолжении беседы и последовала за сыном.
Разглядывая следы долгого путешествия на своих ступнях, я раздумывала о том, с каким еще трудностями мне придется столкнуться здесь. То, что я до сих пор была жива, уже можно было считать настоящим чудом. Возможно, другая Ана не рассчитывала, что я продержусь так долго. Или, может быть, я ошибалась — кто знает? Ведь вернулась же она, чтобы напоследок дать мне пару советов, хотя могла бы и не делать этого. Что это было — проснувшаяся совесть, или она руководствовалась своими, неизвестными мне, причинами? Мне сложно было представить, чтобы человек вот так просто, ни о чем не сожалея, отказался бы от своей — пусть даже очень тяжелой — жизни ради чужой.