– Нет, черт побери! – отрезала Дейзи. Ее руки сжались в кулаки. – Я делаю это
потому, что хочу хоть в чем-то преуспеть! Я хочу стать отличным писателем, и
вы мне в этом поможете!
Себастьян смотрел на нее, и в ее глазах видел не только злость, но еще и
надежду. Он глубоко вздохнул.
– Я уже говорил вам, что мне нечему вас научить.
– Я говорю не только о моей книге. Но и об обязательствах по отношению к
лорду Марлоу. Он нанял меня не для того, чтобы получить посредственную
рукопись, написанную вами много лет назад, только лишь бы вы выполнили
условия контракта.
– Довольно! – прорычал в ответ Себастьян, ненавидя ее за то, что она связывала
с ним свои надежды, стремления и мечты. Он не желал нести подобную
ответственность. – Во мне не осталось ни крупинки вдохновения. Мне больше
нечего сказать.
– Со мной вы никогда не лезете за словом в карман, и по большей части это
выходит грубо. Возможно, вы самый грубый, самый несдержанный человек,
какого я только встречала, но вы не опустошены. И не иссякли. Я отказываюсь в
это верить.
– Почему? Потому что вы каждый день строчите одну страницу за другой без
остановки? Потому что если станете отрицать мой творческий застой, сумеете
убедить себя, что такого никогда не случится с вами?
Себастьяну показалось, что он увидел, как проблеск его собственного страха
отразился в ее глазах, но тот исчез прежде, чем он смог в этом убедиться,
сменившись прежней решимостью.
– Мы должны найти способ возродить к жизни ваши творческие порывы.
– Я не хочу возрождать их к жизни. Я много лет из кожи вон лез, цветочек,
чтобы удовлетворить эти творческие порывы. Я скитался по всему треклятому
миру. У меня репутация человека крайностей, причем заслуженная с лихвой. Я
скандалил, выпивал и играл в карты в самых грязных тавернах, которые вы
только можете вообразить. Я принимал… – Он осекся, потрясенный и
смущенный осознанием того, что чуть не признался в своей самой темной и
предательской крайности. – Хотите знать, почему я творил все эти вещи?
Потому что всегда боялся, вот почему!
– Боялись чего?
– Что однажды у меня закончатся мысли, о которых можно написать. – Он
горько усмехнулся. – И вот, посмотрите на меня. Ирония, скажете вы? Одна из
насмешек Господа. Мой отец был бы чертовски доволен собой, если б узнал об
этом.
– Ваш отец?
– Он не хотел, чтобы я писал. Считал это занятие глупым и бессмысленным, и
всякий раз, когда заставал меня за ним, тут же выходил из себя. Он часто
говаривал, что мне предстоит стать следующим графом Эвермором. Мне
судьбой уготованы более благородные занятия, нежели корпеть над печатной