В понедельник утром, не замечая ничего вокруг, Фёдор влетел в свой кабинет и захлопнул за собой дверь, так что секретарь, уже сидевшая к его приходу на рабочем месте справа от входа, не успела ничего сказать, даже поздороваться. Не то чтобы данное обстоятельство очень уж важно, но пусть будет.
Идти по улице Фёдору было просто тошно, он старался не оглядываться по сторонам и не из-за задумчивости, а гадливости, в его душе ворочалось нечто крайне мерзкое, людей не хотелось видеть, вследствие чего он поминутно и впустую сожалел, что автомобиль ещё в ремонте и готов будет только через неделю. Пребывая в обострённых чувствах он абсолютно не заметил, что опоздал почти на полчаса, удивляясь с досадой про себя: «Что это они все так рано понапёрли, и, главное, каждый поздороваться норовит», – после того как вошёл в здание офиса. Стоит отметить, что в предыдущие двое суток Фёдор почти не спал и под утро вставал с задуренной тяжёлой головой, очень рано, желая прекратить бесполезное ворочанье в кровати и рассеяться в чём-нибудь постороннем, поэтому времени, чтобы нормально собраться и в надлежащий час придти на работу, сегодня у него имелось предостаточно.
Секретарь долго не решалась беспокоить начальника, полагая, что тот занят чем-то важным, и сосредоточилась на собственных делах, однако, когда её в десятый раз с начала рабочего дня спросила периодически просовывающаяся в дверной проём голова: «Подписал? нет?», – нахмурилась, взяла серую папку со стола и, постучав и специально не дождавшись ответа, с излишней решимостью вошла в кабинет. Излишней, кстати, потому, что предмет был несуществен.
Фёдор сидел, положив перед собой левую руку, а на неё подбородок, и наблюдал, как подпрыгивает свёрнутое из бумаги подобие лягушки, которые любил делать в детстве (правда, тогда они у него получались искусней), когда он щёлкал по ней указательным пальцем. За окном начался яркий летний день, косые лучи Солнца мерно освещали всю поверхность стола, на котором разыгрывалось представление. Секретарь, одетая в лёгкий светло-зелёный костюм, юбка которого, чуть выше колен, немного помялась книзу, белую блузку, если не приглядываться, походившую на майку, и туфли, весьма изящные, но, видимо, неудобные, попыталась умилённо вздохнуть, но тут же взяла себя в руки. Однако всё её лицо, не очень красивое, но с первого же взгляда кажущееся крайне честным, быть может, из-за не в меру густых бровей, выражало потерянное любопытство, почти восхищение, ведь она сделала для себя неожиданное открытие: Фёдор Петрович – тоже человек. Сцена продолжалась непозволительно долго, он, конечно, сразу заметил, как та вошла (что не удивительно – она стояла прямо перед его носом), но специально не обращал внимания, специально не переменял позы, не прекращал своего забавного занятия, пусть, дескать, понедоумевает, ничего страшного, даже если болтать начнёт, кому это надо в конце концов.