Несмотря на увесистый пакет в правой руке, который в скором времени обещал стать ещё тяжелее, он решил погулять и магазинов не гнушаться. Ощущение новизны, но пока ещё не свободы, на неё Фёдор боялся дерзнуть, облегчения, может, и надежды на нечто близкое и хорошее, уверенность в своих силах, причём свежая и неопытная, ненадолго завладели его сердцем. Он и забыл, когда так запросто в будний день мог просто пройтись по улице, бесцельно завернуть в какой-нибудь магазинчик, прикупить полнейшую безделицу, а, главное, искренне порадоваться своему бессмысленному приобретению. Разумеется, всё это тоже мелочи, но мелочи приятные. Приятно, например, пошутить с миленькой продавщицей, что будильники специально делают такими хлипкими, чтобы их больше покупали, на самом деле, не сломав за свою жизнь ни одного, или повыпячивать перед патологически вежливым консультантом свои знания о специальной литературе по менеджменту в крупных организациях определённого профиля в соответствующем отделе книжной забегаловки, не то что не желая, а откровенно брезгуя её прочтением, или намеренно ввести в понятийный ступор продавцов дорогих магазинчиков, стремительно и демонстративно войдя в очень дорогом костюме с большим мятым и затёртым пакетом в руках, поставить его на самое видное место, перемерить все туфли, чья цена не опускается ниже четырёхзначной, и приобрести лишь тапочки с соответствующим логотипом, которые обычно даются в подарок к покупке, и т.д и т.п. Уже придя домой и разобрав пакет, Фёдор от всего сердца усмехнулся тому, сколько ненужного хлама набрал за прошедший час с небольшим. Однако некоторые из вещей, именно те, которые почти ничего не стоили, могли многое сказать о личных, глубоких, потаённых мечтах приобретателя, мечтах по-детски непосредственных, желаниях быстрых и требовательных, чья суть, итог исполнения не известны даже их обладателю. Можно, например, в 30 лет купить шёлковые простыни и в последующие лет 20 периодически осматривать их с надеждой и вожделением, мол, вот будет у меня ночь так ночь, а потом всё же воспользоваться ими один-единственный раз и не как ранее предполагалось, а просто… поняв, что на них даже спать неудобно, не говоря уже о том, чтобы делать чего-то ещё. Именно таких вещей Фёдор накупил в изобилии.
К вечеру настроение его опять переменилось, точнее, пришло в условно нормальное состояние, утреннего ожесточения, конечно, уже не обнаруживалось, но всё вновь обезразличело, посерело, потускнело, к тому же тело заныло от непривычно долгой дневной прогулки. В своём привязчивом самокопании он, казалось бы, должен был не обращать внимания на внешние условия, не зависеть от них, по крайней мере, эмоционально, однако в реальности получалось прямо противоположное, его душевные перепады проходили в строгом соответствии со временем суток. Это было чем-то поразительным, физиологическим феноменом, который Фёдор не замечал и весьма разозлился, если бы догадался о наличии данного обстоятельства, а между тем даже голова у него в последние два дня начинала болеть по расписанию, и ложился он в строго определённое время, совсем не следя за этим, и так же предсказуемо не мог уснуть. Вероятно, если бы кто-нибудь взял на себя труд подсчитать, сколько раз и через какие интервалы Фёдор перевернётся в кровати с боку на бок, то и тут нашлась бы система. Более того, как казалось, свободное течение мыслей, проходило по абсолютно отработанной схеме, конечно, не без органичности, отражавшей действительное положение дел. Опять вроде бы прошедший днём дурман, вечером воплотился в поиски возможностей, лазеек и т.п., и в конце концов всё та же нечеловеческая боль сковала его сердце. Круг постоянно замыкался, без исходов и следствий, замыкался на нём самом и ничего иного не допускал. Ему нужны были перемены, внешние перемены, разом во всей жизни.