На дворе стоял спокойный светлый вечер, часов немногим более девяти, за соседними столиками, конечно, шумели, но умеренно, обстановка в целом казалась приятной. Фёдору ничего более не надо было от этих людей, но он вспомнил, как, когда ему было 7, 8, 9, а, может, и больше лет, этот самый дядя Миша, приходя к ним в гости, сажал его рядом с собой, будучи уже слегка пьяным, точнее, он с удовольствием подбегал к нему и сам садился, и наизусть, слово в слово, пересказывал очередную фантастическую историю какого-нибудь безвестного западного писателя, прочитанную им недавно в «Роман-газете», которые обожал до страсти, и как маленький Федя слушал их, раскрыв рот, порой не вполне понимая, что всё это ложь, так красочно и живо, почти в форме диалога, Михаил Иванович умел пересказывать чужие бредни, а, возможно, при случае подбавлять своих. И всё бы то оказалось, разумеется, мелочью, если бы пересказы не вызывали бурный отклик в душе ребёнка, если бы после них он, засыпая следующей ночью, в мельчайших подробностях не начинал представлять себе красочные, пёстрые пейзажи никогда не существовавших мест, странных животных, которые их населяли, технические чудеса, что неизбежно появлялись везде и всюду от недостатка авторской фантазии, и т.п., вследствие чего пытался думать, а не просто фантазировать, наивно притягивая за уши реальность, чтобы та им соответствовала, вживался в образы, переживал внутри невообразимые обстоятельства, причём с такой серьёзностью, будто они протекали если и не в соседнем дворе, то в ближайшем городе. К чести Фёдора надо заметить, что он отнюдь не увлекался подобной макулатурой, и эти переданные из чужих уст истории были единственным источником его знакомства с ней, однако то, как умел дядя Миша рассказать ту или иную из них, было, пожалуй, главным, талант г-на Саврасова увлечь слушателя казался бесспорным. Видимо, поэтому Фёдор и не решался просто встать и уйти, да и сумрак расхолаживал, к тому же подействовало отсутствие общества в последнее время, так что захотелось поговорить.
– Вы один собираетесь? – начал Михаил Иванович после минутного молчания.
– Да, один. Один, – повторил Фёдор для верности.
– На уединение потянуло?
– Не то чтобы. Просто устаёшь от людей, работа, знаете ли, такая: хоть и не часто приходится общаться, зато помногу, к тому же в основном на важных переговорах, стиль поддерживать надо. Тяжело просто. А человеческого общения вообще нет.
– Т.е. не с людьми, что ли? Ха-ха.
– Что вы! – Фёдор улыбнулся. – Дело не в этом. Доверительного общения нет, расслабиться нельзя, и всё до известной черты, но, главное, каждый свою цель постороннюю имеет, а если в действительности и не имеет, то делает вид, что имеет, вот и приходится гадать, врёт тебе человек или искренне говорит. Простите за неожиданную откровенность, но сам род такой деятельности и преуспеяние в ней предполагает в людях, которые ею занимаются, задавленное самолюбие, спесь и неадекватное отношение к другим.