Сон разума (Левченко) - страница 182

– А как вообще… случилось?

– Нет, ты подумай только! в больницу она согласилась ехать, лишь как рожать начала. Мы у телевизора сидели, когда у неё схватки начались. Сперва подумала, что съела что-нибудь не то, и просто живот скрутило, выходит из туалета и тихим спокойным голосом говорит, мол, воды у неё отошли. Я хватаю сумку (для больницы всё было приготовлено заранее, так вернее), ни жив, ни мёртв, пока спускались, такси вызвал, некоторое время на улице постояли – погода хорошая, вечерело, совсем не жарко – сели и прямо туда. Приехали довольно быстро, быстро её в палату определили, ну, как определили, я только вещи туда отнёс, а она сразу в родильное отделение направилась, у самой хватило сил дойти, только вот схватками мучилась часов 9, никак родить не могла, вот ни на столько, ни на полстолько, вообще ничего, я же от неё всё это время не отходил ни на шаг, т.е. старался, конечно, не отходить. Сначала улыбалась, шутила, что вот, мол, я за нас обоих побледнел, дребедень всякую несла, говорит «ты завтра пойдёшь, когда отоспишься, уж к завтраму-то будет известно, кто родится, так вот ты пойдёшь и купишь, что там ребёнку надо: распашонки, ползунки, подгузники – денег не жалей, только обязательно не забудь: если мальчик – голубое, если девочка – розовое, а то я тебя знаю, и на цвет по рассеянности не посмотришь». И, главное, болтает, болтает без умолку, схватка случится, поднатужится, вскрикнет и опять говорит-говорит, а акушерки смеются: «Какая у вас жена весёлая». Через пару часов, больше, меньше – не знаю, не засекал, вдруг замолчала, устала, видимо. Задумалась, по сторонам начала смотреть и вдруг спрашивает: «А у вас тут зеркало есть?» Господи, зачем ей зеркало в такую минуту понадобилось! А лицо у неё, хоть и выглядело очень уставшим, потным, с синяками под глазами, но стало каким-то посвежевшим, задорным, что ли, моложавым, бывает так, когда умаешься от физической нагрузки, испытаешь организм и чувствуешь удовлетворение, что в состоянии её перенести. Когда жене ответили, что зеркал здесь нет и быть не может, что большинству женщин видеть себя в таком состоянии было бы неприятно, она слишком сильно, не в меру расстроилась и затихла, только продолжала вскрикивать при схватках. Ещё через час мучений и доктор, и акушерки стали смотреть очень озабоченно; она всё это время меня за руку держала (даже ногти себе специально в последние недели остригала для того, чтобы ладонь мне не поцарапать), сначала горячая у неё ручка была и сжималась при схватках сильно, потом слабее стала да и похолодела немножко, а между потугами слегка тряслась, затем вдруг вынимать из моей свою вздумала, теперь уж я пальцы сомкнул, она же посмотрела на меня как-то потеряно, но всё-таки остановилась. Да, судя по всему, не таких родов ожидала. Немного погодя ко мне подошла врач и на ухо начала что-то шептать про сердцебиение плода, я ничего не понял, выхватил только, что та кесарево сечение предлагает делать, а то со временем может стать только хуже, но при этом как-то странно предложила, мол, можно произвести операцию сейчас, однако можно и подождать ещё немного, вроде есть шанс, что сама родит. Я спросил жену, как хочет она, и тут же услышал ответ: «Сама, сама!», – так что решили подождать. А она опять принялась со мной говорить только уже тихим-тихим шёпотом, начнёт фразу, прервётся, отдохнёт несколько секунд и продолжает. Планы у неё далеко идущие развиваться стали, говорит: «Мы теперь новую квартиру купим (за какие это деньги?), втроём в той тесно будет. Ты только представь: для нас комната, для ребёнка комната, а вдруг гости – и принять-то будет негде, да и отец рано или поздно с нами жить станет. Мы вот сейчас новую квартиру купим, чтобы к нему не напрашиваться, а когда он к нам переберётся, его сдавать сможем. Знаешь, мы как у Феди (тебя вспомнила) квартиру купим, ты же говорил, она у него хорошая, только мы больше купим, в 4 комнаты купим. У них в доме ещё продаются квартиры, не знаешь? Узнай, милый, там район чистый, спокойный, садик и школа в двух шагах, как раз детей растить. А если денег не хватит, кредит возьмём, я работать пойду, куда-нибудь меня да возьмут», – и всё в таком духе, медленно-медленно слова произносила, перед схваткой зачастит только, потом прервётся и опять шепчет, будто её и не было совсем. Слышу, врач акушерок спрашивает, как давно ей наркоз давали, выяснилось, что не давали вообще, сама отказалась. Та начала предлагать, а жена только рукой махнула и тихо прошептала: «Сама рожу, сама». Вновь ненужное упрямство. С женщинами, наверно, делается что-то после выкидышей. Но он ведь давно случился, уж сто раз можно было себя простить тем более, что, на самом деле, совсем она в нём и не виновата. Однако ещё после часа такой-то муки, вся бледная, вспотевшая, с трясущимися руками, согласилась, в итоге, и на наркоз, и на операцию, сломалась. Меня сразу из палаты гнать стали, кричат: «Уходите, уходите!» – а я сначала и не понял, что происходит, с места сдвинуться не могу, сижу и гляжу вокруг. В конце концов жена сама стала просить жалостливым голоском: «Алёша, уйди, пожалуйста», – и через пару минут настойчивых уговоров я всё-таки сообразил, в чём дело, точнее, к тому времени оказался насильно оттуда вытолкнут. В коридоре её криков не было слышно, от чего я места себе не находил, на скамейке не сиделось, что-то плохое предчувствовал, потом вдруг сообразил, что мы никого так и не предупредили о начале родов, а ведь была уже глубокая ночь. Сперва-наперво позвонил её отцу, еле дозвонился, глуховат он стал. Старик с самого начала понял, что что-то идёт не так. Потом тебе звонил, потом своих родителей предупредил. Те-то поначалу обрадовались, у нас в семье, сколько себя помню, ни у кого тяжёлых родов не было, но после моих объяснений всё сообразили. В то время как я этим занимался, её вдруг выкатывают на носилках из палаты и везут куда-то, а она лежит совсем расслабленная, голова из стороны в сторону мотается, измучена вся, осунулась и уже без живота, так странно перед собой смотрит, будто не видит ничего, но всё-таки в сознании. Я аж опешил от неожиданности, потом спохватился и побежал за ней, оказалось, её в палату перевозили. Врач остановила меня прямо у дверей и начала опять что-то объяснять про врождённый порок у плода, что девочка наша никак не могла выжить, тем более после таких тяжёлых родов, и ещё строго-настрого запретила мучить жену разговорами и вообще пока к ней не входить. А та ведь, слышу, сама меня зовёт и рядом сесть просит, – Алексей на время притих, две молчаливые слезы выкатились из его стеклянных глаз. – Она совершенно успокоилась и шепчет мне: «Ну, видно, не судьба, что уж тут поделаешь… Ты только милый не расстраивайся очень, погрустить погрусти, но не сильно. Всякое в жизни случается, и вдвоём люди бывают счастливы». Т.е. сама же меня ещё и утешает. Я ей сказал, чтобы она больше не говорила, что доктор ей запретила, и тоже утешать стал, мол, ничего, вместе мы со всем справимся, раз уж так получается, будем вдвоём стареть, ведь мы друг у друга есть, а это главное, к тому же и не одни мы, у нас ещё родители, родственники есть, друзья. А она спокойно смотрит на меня, не шелохнётся, только веки в знак согласия опускает, один раз попыталась было руку приподнять, чтобы меня по голове погладить, но сил не достало. Я это заметил, сам склонился над нею и положил её руку себе на голову, она слегка улыбнулась и чуть-чуть пальчиками волосы мои пригладила. Тут, кстати, я почувствовал, что от неё исходит какой-то крайне неприятный аромат, ни больничный, ни запах пота, ни ещё что-нибудь знакомое, мне с таким запахом никогда не приходилось сталкиваться. Ещё никто из тех, кому я дозвонился, не успели прибыть, как ей начало становиться хуже и хуже: сначала отказали почки, кожа стала ватной – надавишь, отпустишь, а вмятина не расправляется, – потом печень – она слегка пожелтела, как страница не очень старой книги – затем задыхаться начала – лёгких очередь подошла – посадили на искусственную вентиляцию и сразу реанимацию из другого госпиталя вызвали. Пока те ехали, у неё сердце успело остановиться, но завели всё-таки, сумели, видимо, организм ещё не так слаб был, чтобы совсем не сопротивляться, а меня опять в коридор гнать стали. Как реанимация приехала, её отнесли в машину на носилках, мне же вместе с ней отправиться почему-то не разрешили, но ничего, я такси вызвал и прямо за ними, только отстал, конечно, они ведь с мигалкой, а мы на каждом светофоре останавливаться должны, и как я таксиста не упрашивал, мол, ночь, город пустой, тот ни в какую: «Буду останавливаться, иначе сами можем не доехать». Забегаю в госпиталь (сказали, что там оборудование лучше, помочь в таких случаях легче), говорю, так и так, должны были привезти, а в регистратуре ещё ничего не знают, и только минут через 15, пока я нервно ходил в холле из стороны в сторону, спускается медсестра и спрашивает, приехал ли кто к такой-то, я тут же к ней подбегаю, а она молча повела меня на третий этаж, оставила в коридоре у входа в отделение интенсивной терапии и сказала, чтобы ждал здесь. Минут через 5 выходит врач и говорит, что по дороге сюда случилась ещё одна остановка сердца, они полчаса пытались её реанимировать, но безуспешно, а я ни жив, ни мёртв стою, жду, когда он это слово произнесёт, тот же так и не сказал, что она умерла, просто: «Тело в 17 палате, можете попрощаться». Я уже как в тумане спрашиваю, когда нужно её забрать, какие бумаги подписать и проч., на что тот ответил, чтобы о формальностях пока не беспокоился, всему своё время. Потом я, кажется, схватил его за рукав и начал задавать множество вопросов, что же на самом деле с ней случилось, от чего именно она умерла, а он околесицу понёс: надорвалась, сгорела буквально за полтора часа и проч. – чёрт их разумеет: объясняют так, что либо не понятно ничего простому-то смертному, либо чушь несут как дети малые – середины нет. И в заключении: «Главное, – говорит, – вы не отчаивайтесь». Это, видимо, в приступе человеколюбия, снизошёл, значит. «…не отчаивайтесь», – это не он жену и ребёнка в одну ночь потерял, идиот.