Дворец черной громадой темнел на фоне алеющего закатного неба, край которого уже начал наливаться темнотой, а кое–где уже сверкали редкие искры звезд. Это было поистине огромное сооружение, таковое, что сонки-завоеватели, отправляющиеся грабить самые отдаленные его уголки, пропадали на три-четыре дня.
Теперь этот замок был просто черной молчаливой громадой; все так же величественно поднимались в небо башни стрелков, и бараки для солдат, больше приличествующие для покоев какому-нибудь знатному господину, все так же были целы, но свет больше не освещал их окна, и по мостам на головокружительной высоте, там, где ходит одно лишь солнце, больше не ходил караул. Большая часть здания стояла брошенной и молчаливой. Сонки использовали лишь самую малую его часть – несколько залов для пиров и сборищ, комнаты для царя и его приближенных, да крохотную часть западного крыла для царского гарема. Дворовые постройки тоже были заброшены – откуда бы пришельцам иметь такую же роскошную конюшню, если нет породистых и красивых лошадей? Не нужны и домики для садовников. Потому что нет самого сада, и розовые кусты обломаны и еле живы; пусты флигели и мертвы длинные крытые галереи. Чтобы населить весь замок и вдохнуть в него жизнь, наполнить переходы проворными слугами, вкусными запахами, светом и теплом у Чета не хватало ни людей, ни денег.
И потому двери в самые отдаленные покои просто заколотили, и забыли о том, что они существуют. Принц, окинув взглядом знакомые очертания дворца, тихо пробормотал:
- О, великий Яр, суровая судьба! Что с тобой сталось? – и в голосе его просверкнула беспомощная нотка жалости.
- Будь тверд, господин, – шепнул Савари, озираясь. – Излишние слова и сожаления опасны для вас.
- Да, я помню.
Во дворе, несмотря на приготовления, был бардак, лошадей приняли замурзанные конюхи одетые, однако, по всей форме, и даже обутые в приличные сапоги. Принц, накинув на плечи поверх плаща меховую накидку из шкур волков, последовал за изгибающимся чуть ли не вчетверо Тиерном, ловко перепрыгивая через груды хлама.
- Сюда–сюда, высокий гость, – пел Тиерн в полутемном коридоре. Он нес факел, освещающий неровным светом небольшое пространство, но зато исправно истекающий горячим жиром, который капал на черную сутану и стриженую макушку. Священнослужителя это никоим образом не смущало, а вот гостей – очень, главным образом (и особенно) «высокого гостя» (который был на полголовы ниже Первосвященника), потому что, желая угодить гостям, Тиерн то и дело кланялся, размахивая своим факелом, и брызги горячего жира летели в разные стороны. Не исключалось их попадание и на гостей.