Мать спять остановилась и негодующе посмотрела на него.
- Я очень хорошо знаю, кто я, - сказала она. - Если ты забыл свой род, мне стыдно за тебя.
- О, черт, - сказал Джулиан.
- Твой прадед был губернатором этого штата. Твой дед был богатый плантатор. Твоя бабка - из семьи Годхай.
- Да ты посмотри, где ты живешь, - сказал Джулиан, едва сдерживаясь. Резким взмахом руки он показал на окружающие дома, убогость которых немного скрашивали густеющие сумерки.
- Ну и что же! Не место красит человека, - сказала мать. - У твоего прадеда была плантация и двести рабов.
- Рабов больше нет, - сердито буркнул Джулиан.
- Им жилось гораздо лучше, когда они были рабами, - сказала мать.
Джулиан чуть не застонал: его мать села на любимого конька и понеслась на нем, как экспресс на зеленый свет. Он знал каждую остановку, каждый разъезд, каждую низину на ее пути. И он точно знал, в какую минуту ее разглагольствования торжественно подкатят к "конечной станции". "Нет, это смешно. Это просто невероятно. Да, они должны стать людьми, но по свою сторону забора".
- Давай не будем об этом, - сказал Джулиан.
- Я знаешь кого жалею? - продолжала мать. - Я жалею людей смешанной крови. Вот чье положение поистине трагично.
- Может, поговорим о другом?
- Представь себе, что мы - ты и я - наполовину белые, наполовину черные. У нас было бы раздвоение чувств.
- У меня сейчас раздвоение чувств, - простонал Джулиан.
- Ну хорошо, давай говорить о чем-нибудь приятном, - сказала мать. - Я помню, как я ездила к дедушке, когда была маленькая. Тогда в доме на второй этаж вела широкая парадная лестница. На первом этаже была кухня. Там так приятно пахли известкой стены: я очень любила ходить туда. Сяду на стул, прижмусь носом к стенке и нюхаю. Владельцами поместья были Годхаи, но им пришлось заложить его. Они были в стесненных обстоятельствах. А твой дедушка Честни выплатил долг по закладной и спас поместье. Но какие бы ни были у них обстоятельства, они всегда помнили, кто они.
- Без сомнения, им напоминали об этом их разрушающиеся хоромы, - заметил Джулиан.
Он всегда говорил о старом доме презрительно, но думал о нем со щемящей болью. Он видел его однажды, когда был совсем маленький и дом еще не был продан. Парадная лестница прогнила, и ее разобрали. В доме жили негры. Но в воображении Джулиана дом всегда рисовался таким, каким его помнила мать. Он часто видел его во сне. Он всходил на широкое крыльцо, останавливался, слушал, как шумит ветер в тугих кронах дубов, потом через широкий холл шел в гостиную и долго смотрел на старые вытертые ковры и поблекшие гардины. Ему казалось, что мать его не могла любить старый дом. как любил бы его он, Джулиан. Он отдал бы все на свете за его обветшалую элегантность. Поэтому он так ненавидел все другие места, где им с матерью приходилось жить, - а ей было все равно. Она называла свою нечувствительность "уменьем приспособляться".