– За что?
– За то, что лучше не смогла найти. Полюбовники-то, Ваня, всякие бывали, но только ты мне другом был.
– Ну что же, и на том спасибо. А теперь прощай, постарайся лихом меня не поминать, – печально улыбнулся есаул и, секанув коня уздечкой меж ушей, помчался к юрте Карачи.
– Храни тебя твой бог Иисус Христос и мой аллах, – прошептала Надька, глядя ему вслед. Как ни странно, но она была уверена, что Иван уцелеет, что не сможет старый ворон молодого сокола заклевать.
33
Княжич подоспел, когда бой, верней, побоище, уже почти закончилось. Большинство казаков по-прежнему сидели за столом, кто с ножом в спине, кто с перерезанным горлом, лишь Кольцо, Гусицкий и Митяй еще рубились с нехристями. Все трое оказались тяжко ранеными. У атамана в животе засели две стрелы, Ян тоже едва держался на ногах, его правое колено было раздроблено ударом топора, а Митька зажимал ладонью перерезанное горло. Увидев Ваньку, Разгуляй остерегающе взмахнул рукой, мол, убегай, пока не поздно. При этом кровь ударила из раны алым родником, лихой хорунжий захрипел и повалился на пол.
– Прочь, твари, – диким голосом взревел Иван. Выхватив клинки, он принялся кромсать ордынцев. Сообразив, что в рубке сабельной его не одолеть, татары отступили да ударили из луков. Воинское счастье вновь не изменило есаулу. Все стрелы угодили в скрытую под полушубком кольчугу и отскочили от него, как от каменного идола.
– Шайтан, белый русский шайтан, – завопили супостаты, бросаясь врассыпную. Ванька не замедлил воспользоваться замешательством врага. Распоров кинжалом войлочную стену юрты, он взвалил на плечи Разгуляя, ухватил за ворот Яна с побратимом и, выбиваясь из последних сил, потащил товарищей к реке. Кое-как доковыляв до берега, казаки кубарем скатились с крутояра.
Первым делом – Княжич принялся осматривать израненных друзей. Разгуляй был мертв, Кольцо дышал, но пребывал в глубоком забытьи. Гусицкий, скрипя зубами от нестерпимой боли, костерил ордынцев, мешая польские ругательства с русским матом.
– Ты как? – спросил его Иван.
Вместо ответа Ян подал ему пороховницу и мешочек с пулями.
– На, возьми. Из меня теперь стрелок-то никудышный.
Ваньке стало совестно перед братами за свою удачливость. В схватке с татарвой он не получил ни единой царапины. Вынув из кармана чистую холстину, есаул перевязал Гусицкому колено, затем принялся за атамана. Стрел выдергивать не стал, лишь срезал их, чтоб меньше бередили раны. Углядев, что Яна бьет озноб, Ванька скинул полушубок, но гордый шляхтич несогласно помотал головой.
– Митьку лучше вон укрой, он, похоже, совсем плох. – Да нет, ему уже хорошо, по крайней мере, не холодно, не больно, – сказал Княжич, еле сдерживая слезы.