– Не боись, поймаю, – наливая по второй, заверил Княжич.
Непривычный до вина царевич через меру осмелел от выпитого, а потому довольно дерзко вопросил:
– Зачем меня к себе в покои поселил, теперь придется день и ночь стеречь.
– Ну прямо больше дел у меня нет, – сварливо возразил Иван.
– А отчего же на гулянку не идешь, тебя ж твои казаки звали?
– Не до гулянья мне, устал я очень, да и голова чтото разболелась. Сейчас еще маленько выпьем да ляжем спать.
Выпив второй кубок, Иван разделся до исподнего и улегся на свою лежанку.
– А ежели я в бега подамся, в одних подштанниках за мной побежишь? – не унимался Маметкул.
– До чего ж вы, татарва, народ тяжелый. Всего-то час с тобой беседуем, а надоел ты мне хуже горькой редьки. Уж по самые, как говорится, ноздри угодил в дерьмо, а все хорохоришься. Тебя Кучум после всего, что приключилось, в лучшем случае коней стеречь отправит, – ругнулся Княжич, однако, тяжело вздохнув, признался: – Хотя, мои дела и того хуже.
– Чем же ты царя так прогневил? – удивился Маметкул.
– Не я его, а он меня. Царевы слуги мою женщину убили.
Ошалевший от казачьих откровений, племянник хана приумолк, отрешенно глядя в свой кубок.
– Чего на зелье-то уставился? Хлебай его, коль к нам попал, иначе у нас не выживешь, с ума свихнешься, да спать ложись, утра вечера мудреней, хотя я толком уже не разберу, что сейчас – ночь, утро или вечер, – распорядился Княжич и с насмешкою добавил: – Ты уж не взыщи, царевич, второй лежанки нету, так что на полу располагайся. Полушубок вон возьми, да кунтушом моим укройся.
Уже сквозь сон он неожиданно промолвил:
– А что пути-дороги все тебе отрезаны – это ты, брат, врешь. Назад, оно, конечно, не вернешься, в прошлое вернуться вообще нельзя. Мой наставник, поп Герасим, сказывал, что латиняне или греки, толком уж не помню кто, даже присказку придумали, мол, в одну реку дважды не войдешь, потому как все течет, все изменяется. Но вперед всегда дорога есть.
– И куда же мне идти прикажешь? – печально улыбнувшись, поинтересовался царевич.
– Куда-куда, да на Москву, конечно, али мало вас, татар, царю Ивану служит. Его ближайший человек, Бориска Годунов, с немалой примесью татарской крови, почти как наш Максимка.
– А ты к Кучуму в услужение пойдешь? – вновь усмехнулся Маметкул.
– Мне новые пути искать нет надобности, я дорогою своею с малолетства иду. Моя семья – казачье братство. Меня товарищи, своею головой рискуя, из государева застенка вызволили, вот им и буду до самой смерти служить.
Закончив свою речь, – Княжич отвернулся к стенке и тут же заснул. Спал лихой казак спокойно, безмятежно, он даже не храпел, а лишь слегка посапывал, как маленький ребенок.