– Вот сука, эта и средь казаков не пропадет, – злобно прошептал царевич, признав любимую наложницу Карачи. Как всякий басурманин, он не жаловал блудниц.
В ответ ему раздался изумленный Надькин возглас:
– Царевич, ты, а я тебя за Ваню по одежке приняла. Как это Иван тебя не казнил, да еще и шубой наградил.
Чтоб Маметкул не будоражил зря казаков своим видом, Княжич, выходя из дому, действительно обрядил его в свой полушубок.
– Видать, по нраву я пришелся атаману, – огрызнулся пленник.
– Выходит, так, – охотно согласилась Надька. – Ты первый, кто из племени ордынского от него живым ушел.
– Нет, он второй, – шаловливо возразил Бешененок. – Первым крымец был, который Ванькину ватагу из степи безводной вывел, когда мой батька там их бросил на произвол судьбы.
– И что же с батькой твоим стало? – с обычным бабьим любопытством поинтересовалась Надия.
– Будто не слыхала. Иван его на поединок вызвал да зарубил, – равнодушно поведал Максим.
Уже в который раз за свой короткий плен царевич ошалело посмотрел на обступивших их казаков и почти с испугом вопросил:
– Вы что, урусы, все такие очумелые?
– Нет, только мы, казаки, а московиты все покорны да пугливы, – заверил Бешененок, суя свою блудливую ладонь под шубу Надьке.
– Не дорос еще, не смей, а то возьму да атаману пожалуюсь, – шутливо пригрозила та.
– Это которому? У нас их целых три, – засмеялся юный есаул.
– Ермаку, понятно дело.
– Эко напугала. Смотри, не прогадай, дуреха. Я в его годы уже боярин буду.
– Может быть, и будешь, если доживешь, – печально усмехнулась Надька.
– А не доживу, так хоть вдоволь нагуляюсь, – не унимался Максим.
Обернувшись к Маметкулу, он пояснил :
– У нас вообще-то не пристало девок ревновать, они у нас все общие, – и тут же получил от Надьки по еще не зажившему носу. – Ты что, кобыла, вовсе одурела? – возмутился Бешененок, кидаясь на обидчицу.
Бить своего спасителя царевич не посмел, он лишь крепко тряханул его за плечи, с осуждением промолвив:
– Она же женщина.
– И ты туда же, нехристь, – еще пуще взъерепенился Максимка, хватаясь за кинжал. Он был изрядно пьян, и дело явно принимало скверный оборот.
Выручил Соленый. Врезавшись в толпу, Семка громко вскрикнул:
– Кончай, Максим Захарыч, склоку, атаман зовет. Там татарва опять зашевелилась, а тебя на месте нет. Так и сказал, коль тотчас же не явишься, из есаулов в кашевары угодишь.
Будущий боярин, видать, немало дорожил своим нынешним казачьим званием, а потому, махнув рукой на Надьку с Маметкулом, рысью побежал к воротам крепости. Остальные казаки устремились вслед за ним.