Третий глаз у парня имелся. Открытый, вполне проморгавшийся. Направленность — исключительно дурная. Просто завидки брали, такая дурная. Увы, научиться пользоваться тем, чем одарила природа, студиозус не спешил. Ни глазом, ни мозгами. Разве что иным артефактом, от которого, по слухам, млели все девицы факультета.
— Способ отвратить воздействие «адского вещуна»?
— «Коза». Из трех пальцев, профессор.
— Из трех пальцев, молодой человек, — это не «коза», а кукиш. Который вы и получите вместо зачета, если будете продолжать в том же духе. Кто первым произвел вылущение третьего глаза?
— Вы, профессор! И это был прорыв в новую область Высокой…
— Стоп! Зачеты не сдают при помощи лести, сударь. Первое вылущение провел Серафим Нексус сорок пять лет назад. И второе — также он, прошлым летом, в Соренте. Я лишь ассистировал лейб-малефактору при операции, сделанной Реми Бубчику…
Андреа осекся, вспомнив заклятие, наложенное на учебник. Ученая коллегия постаралась на славу. Тот, кто опрометчиво прогуливал лекции, манкировал факультативами и норовил сдать сессию, что называется, «на рывок», смотрел в книгу и видел, извините, смокву. Уровень постижения в прямой пропорции зависел от усердия, проявленного во время семестра.
Финальные штрихи заклятия клал лично Нексус. За каким бесом он сделал так, что махровый прогульщик через раз вместо имени великого старца читал в учебнике: «Андреа Мускулюс», — осталось загадкой.
— Вы свободны.
— Зачет, профессор? — с надеждой спросил студиозус.
— Не угадали, отрок. Придете через неделю. Когда подготовитесь как следует.
Кудрявый двоечник зыркнул на вредного «профессора», и у Андреа сладко екнуло сердце. Еще чуть-чуть, и парень все-таки научится сносно глазить. Главное, не давать спуску. И держать оборону: кудрявый — не единственный, кто с удовольствием приложил бы кое-кого из преподавателей…
— До встречи.
— Угу…
Портреты мэтров, развешанные в коридорах Универмага, с сочувствием следили за малефиком. За годы портреты навидались всякого. Даже те, чьи прототипы в реальной жизни не отличались кротостью нрава, смягчились душой, пойманной кистью живописца. Кое-кто перешептывался, вспоминая студенческие годы. Уж мы-то в наше время…
В кафедральном кабинете, одинок и весел, сидел Серафим Нексус. На столике перед лейб-малефактором стояло «денежное дерево». Веточки, увешанные монетками-листиками, ласково звенели от сквозняка. Чеканные профили на монетах были Мускулюсу неизвестны. Во всяком случае, среди государей, чеканящих собственные деньги, этих профилей не замечалось.