Но одна только мама знала, что оно значит. И она никому не рассказывала.
– Что такое «сооф»? – спрашивала я у нее шепотом, сидя на краешке кровати и поглаживая ее по спине. Я надеялась, что ответ выскользнет с ее губ на подушку, когда она закрывала глаза и расслаблялась от моих поглаживаний.
Иногда я садилась рядом с ней на диван, открывала журнал и показывала ей картинки с младенцем, собакой или машиной.
– Где тут «сооф», мама? Это «сооф»? А это?
Мама улыбалась своей милой, широкой улыбкой и гладила мою коленку – как всегда, когда я была с ней рядом.
– Чай, Хайди? – говорила она. – Чай?
Если бы на ее месте был кто-то другой, я подумала бы, что, предлагая мне чай, он пытается сменить тему разговора, избегая ответа на мой вопрос. Так же, как Зандер, предложивший показать бородавку у него на ноге, когда я захотела посмотреть на медали, которые, по его словам, дали его отцу, воевавшему во Вьетнаме. Но я знала – мама просто не понимает, что я спрашиваю. Она видела, что мне что-то нужно, и не хотела меня расстраивать, так что предлагала то, что всегда могла мне дать, – чай. И я говорила:
– Конечно, мам, сделай мне чаю.
И она отвечала:
– Хорошо, Хайди. Чай.
И шла на кухню, чтобы приготовить две чашки «Липтона» – в белой чашке с золотым ободком для нее и в чашке с розами для меня, обе с тремя ложками сахара и капелькой молока, как ее научила Бернадетт.
Но и тысяча чашек маминого сладкого чая не могли утолить во мне жажду знать, что значило это слово.
До того как Бернадетт заболела агорафобией, она очень любила ходить в библиотеку и бывала там почти каждый день. Я знала, что Берни скучает по библиотеке, так что была очень рада, когда она наконец разрешила мне ходить туда самостоятельно. Мама тоже ходила со мной – ей нравилось рассматривать книжки с картинками. Мы бывали в библиотеке хотя бы раз в неделю, пока мама могла выходить на улицу. Берни делала списки нужных ей книг и часто давала мне задание найти какую-нибудь информацию про раков-отшельников, или Джорджа Вашингтона Карвера[4], или про что-то другое, что мы проходили в «школе». Каждый раз, когда я приносила домой новую стопку книг, Берни подносила их к носу, закрывала глаза и делала глубокий вдох – я видела, что она делает то же самое со старым пальто ее отца, все еще висевшим в шкафу у нее в прихожей.
Когда я задумалась над тем, что такое «сооф», я спросила библиотекаршу, миссис Копплмэн, и она сказала, что это слово звучит как иностранное. Она показала мне, где стояли иностранные словари, и я просмотрела их все, но ничего не нашла. Я уже проверила дома в Л.Д.Ч., надеясь, что мой палец наткнется на это слово в столбике с другими словами на «со»: «собака», «совет», «сокровище», «софа». Но его там не было. Его не было нигде – только у мамы в голове.