Но, разумеется, он не умирает, в этом не было бы ни малейшего смысла. Его отправляют в госпиталь…
Или нет… Алексей приносит важные сведения. Вот он сидит с полковником за столом, заваленным картами. И вдруг полковник доверительно говорит: «Знаешь, мне что-то подозрителен этот прапорщик. Не займешься ли ты им?» И Алексей выслеживает прапорщика. Он ходит за ним, как тень, ползет за ним до немецких окопов. Крадет из немецкой ставки документы, подтверждающие предательство, приносит их. Уничтоженный, бледный, стоит прапорщик перед полковником.
— Откуда вы знаете? — шепчет он посиневшими губами, и полковник показывает на Алексея.
— Вот этот бесстрашный молодой патриот разоблачил тебя, подлый шпион!
И Алексей с презрением смотрит в бесцветные глаза, в которых теперь появляется неудержимый страх.
Алексею жаль засыпать, ему хочется без конца думать об этом. Но сон побеждает мечту. И продолжать ее можно только на другой день.
Но вот налетает вихрь, который уносит с собой создаваемую изо дня в день сказку. Теперь налицо действительность.
На станции гремят голоса, на перевернутой бочке стоит машинист и, колотя себя кулаками в грудь, произносит речь. Толпа отвечает ему одобрительным криком. На рынке толпа, лавки заперты, люди ходят и поют, на здании станции развевается красный флаг. Никому и в голову не приходит заглянуть в школу. Учитель уехал в город и больше не появляется. Алексей бегает, как ошалелый. Не все понимая, он нахватался упоительных слов: свобода, революция, права. Он ходит с толпой по местечку. Ветер треплет волосы на голове, радость распирает легкие. Там, на углу, — нет, нет, это невозможно, но все происходит именно так, — на углу, на сколоченной из досок трибуне стоит отец, он произносит речь. Снизу подымаются руки, и все кричат, и отец возвышается над толпой, прекрасный, сильный, и его голос раздается далеко, гремит по всему местечку, наполняет улицы. Алексей в восторге подкидывает вверх рваную шапку. Домой он забегает только поесть. Мать вздыхает и плачет, отца никогда нет, утюг остыл, недошитый костюм управляющего мельницей валяется в углу, рыжий Толя давно исчез.
На дребезжащем, как куча железного лома, грузовике появляются матросы. Самый главный из них, вылезая из машины, говорит Алексею:
— Эй, товарищ, достань-ка нам воды в радиатор. Совсем перегрелся мотор.
Мгновенье Алексей смотрит исподлобья, но это не шутка. Высокий матрос всерьез обращается к нему, как к взрослому, и с этого момента Алексей прилипает к обмотанному пулеметными лентами кудрявому Максиму, с интересом созерцает сине-зеленую татуировку на его руках, торопливо подает винтовку, бегает за ним, как собачонка, и Максим привыкает к мальчугану, который смотрит на него влюбленными глазами. По рельсам гремят поезда, полные солдат, на паровозах развеваются маленькие красные флажки. На конце балки, торчащей из крыши сарая, рядом со станцией, вешают шпика Слепцова, и Алексей присутствует при этом, ощущая радостную и жуткую дрожь. Он не возвращается домой даже на ночь, ездит с Максимом на грузовике по окрестностям, и, когда ветер хлещет в лицо и матросы поют новые, никогда не слышанные Алексеем песни, мальчик чувствует непередаваемый восторг и поднимающийся в груди, неописуемый захлестывающий вкус к жизни. Нет, это уже не таинственный запах листка мяты, и не упругость разгрызаемого зубами яблока, и не глупый побег на фронт — это, наконец, настоящая жизнь. И мать испуганными глазами смотрит на сына. Загорелый, оборванный, полный энергии, он лишь второпях забегает домой. Мальчик в это время растет, как на дрожжах, и его серые глаза сверкают лихорадочным огнем.