Алексей вскочил, едва не сбросив чашку со стола. Тамара испугалась.
— Что случилось?
— Почему вы начали это петь?
Она растерянно опустила мандолину на колени.
— Так как-то… Не нравится вам? Нет, нет, уже не буду… Я знаю, как это бывает, когда чего-нибудь не переносишь… Или какое-нибудь воспоминание, или что… Почему вы так побледнели, Алексей Михайлович? Может… У меня здесь есть немного наливки, попробуйте.
Алексей выпил наливки. Тамара оживилась.
— Я знаю, что-то вдруг кольнет человека… А вы даже побледнели. Какая-то тайна? Верно, любовная…
— Глупости говорите, Тамара.
— Почему глупости? Вы такой красивый, Алексей Михайлович.
Она налила себе и гостю наливки. После первой рюмки яркий румянец сразу разлился по ее гладким, словно детским щекам. «Видимо, быстро пьянеет», — подумал Алексей.
— Только глаза у вас сердитые и улыбаетесь вы редко.
— Я вижу, что вы сделали много наблюдений над моей наружностью, — заметил он насмешливо. — И когда только вы успели?
Она плотнее закуталась в накинутую на плечи белую шаль, словно ей стало холодно.
— Ну, почему же? Много ли нужно, чтобы заметить некоторые вещи… А я люблю присматриваться к людям. У меня, например, был один знакомый…
— У вас вообще, кажется, было много знакомых? — спросил он грубо, охваченный непонятной злобой.
— Я вижу, что и вам на меня наговорили. Не верьте, Алексей Михайлович, эти подлые бабы со света сжить готовы от зависти!
— В чем же они вам завидуют?
— В чем? Во всем. Что я душусь… А эти духи мне знакомый с фронта привез… Что все-таки одеваюсь… А никому нет дела до того, что я иногда ночами сижу, чтобы починить, выстирать, выгладить. Стараюсь быть на человека похожей, а всем это глаза колет. Но вы добрый человек, я знаю, и не станете обращать внимания на сплетни. Им только бы посплетничать! Да еще в таком доме, как наш, где столько народу. И заступиться за меня некому, так что это легко. А вот когда управдом четвертый раз женится, ему никто слова не скажет, ему все можно…
Теперь уже Алексей сам наливал и себе и ей.
Будет опять болеть голова, и нога, как всегда, на другой день будет больше ныть, но пусть. Он давно не пил, — с той самой встречи с Торониным, — и теперь ему захотелось почувствовать туман в голове, болтать о пустяках, хоть на минуту освободиться от этих сжимающих голову железных клещей.
— Эти чулочки вам тоже знакомый подарил?
— Эти? Нет… Хотя да, действительно, что ж тут дурного? Ходить всегда в бумажных? Сразу иначе выглядишь, когда приличные чулки наденешь, правда?
В ушах Алексея неприятно зазвучало это Асино словечко «правда?». Он помрачнел.