«Почему я все время думаю о Людмиле, а не о Нине?» — спохватился вдруг Алексей, но ответить себе на этот вопрос не смог.
За окнами темнело. Он не зажигал лампы и сидел в каком-то оцепенении. По коридору ходили люди, раздавались голоса, с улицы доносился вой машины, видимо не могущей взять подъем. И вдруг во все эти звуки ворвался иной, новый звук. Дрожащая, чистая нота.
Алексей прислушался. В коридоре смолкли шаги. В квартире напротив приоткрылась дверь. Слышно было, как открываются другие — внизу и вверху. Алексей тоже открыл свою дверь. Из тьмы коридора запахло капустой. Но он не заметил этого, хотя обычно это его раздражало.
Сверху плыла мелодия скрипки. Рыдающая, сладостная, широкая, она наполняла закоулки темнеющего дома, предвечерний мрак, словно голос из другого мира. Она лилась звенящей трелью, гасла и вновь поднималась. Поднималась высоко — казалось, к звездным путям за хмурым небом, и падала вниз, бессильная и рыдающая.
Нет, она не была печальна. В ней было что-то, что поднималось над печалью и над скорбью высоко к темному небу, где скорбь теряет свою земную тяжесть и грусть перестает быть грустью. Алексей закрыл глаза, вслушиваясь. Он перестал сознавать, что на скрипке играет человек. Мелодия жила будто сама по себе. Она наполняла собой грязный, мрачный дом, пронизывала сырые стены, и дом перестал существовать, стал музыкой. Она пронизывала сердце, и человек перестал существовать, становился музыкой. Звуки вели его в пространство без конца и края, сливались с ним. Не было мыслей, но был целый мир, и в этом мире не было ни крови, ни огня, ни дыма.
Алексей знал — Тамара сидит теперь спокойно у стола в своей комнате. Она открыла двери и слушает. Там, внизу у сапожника, бледный мальчик не напрягает слуха, он лежит спокойно, не всматривается расширенными глазами в мрак, стараясь уловить далекий, звенящий рокот мотора.
Там, наверху, старый художник дрожащими руками вынул из черного футляра скрипку, чудом уцелевшую в военном пожаре, на дальних путях эвакуации. Откуда же этот старый человек знает тайну жизни и смерти, тайну музыки?
О чем поет скрипка? Алексей вспомнил, как он раньше слушал иногда музыку. Это бывало по-разному. Прелюдия Шопена. Там цвел сад из роз, и в саду двое любили друг друга, а на башне били часы, — тяжелые, размеренные звуки падали в аромат роз, в сладостное забытье. Один удар — минует поцелуй, минует мгновенье счастья, которое не вернется.
И была такая музыка Чайковского: несется по лугу ручей, сверкает серебряная вода, низко над водой склонились ветки вербы. Было и многое другое, запомнившееся по концертам и радио. Музыка несла с собой образы, раскрывала чью-то судьбу. И твою собственную судьбу, непонятным образом скрытую в ней.