Когда девочка вернулась от подружки, мать уже сидела за шитьем со спокойным, обычным лицом.
Ася покрутилась по комнате.
— Мама.
— Что, родная?
— У меня…
— Ну, что у тебя?
— У меня есть одна тайна…
— Смотрите-ка, тайна… Очень большая тайна? — улыбнулась Людмила, но, заметив, как побледнела девочка, сразу же стала серьезной.
— Ты хочешь рассказать мне свою тайну?
— Да… только…
— Только что?
— Только… так трудно… Не смотри на меня.
— Хорошо, я не буду смотреть.
Минуту длилось молчание. Людмила шила, ровно отмеряя стежки. Ася боролась с собой, голос замирал у нее в гортани. Наконец, она встала и, выпрямившись, как ученица, отвечающая хорошо выученный урок, залпом все выпалила. И о чердаке, и о темной комнате, и о кольце, и об апельсине.
— Хорошо, родная, пойдешь, только не одна. Пойдем вместе, посмотрим, что и как. Ему, наверное, нужен доктор, а эти люди боятся его позвать, и мальчик может погибнуть. Надо им объяснить. Ведь и так уже знают, поэтому раньше или позже…
— Его посадят в тюрьму? — спросила Ася.
— Не знаю. Прежде всего, сейчас надо подумать, как ему помочь, правда?
— Да, да, да, — девочка с благодарностью прижалась к матери, и Людмила почувствовала, как от прикосновения пересохшими губами к шелковистым светлым волосам дочурки в ее сердце входит спокойствие.
— Что ж это, ты не узнаешь меня, Алексей?
Он остолбенел, уставившись на стоящую на пороге девушку. Из-под шапки — темные волосы кудряшками. Темные глаза, ямка на подбородке.
— Нина…
— Конечно же, Нина, — она порывисто шагнула к нему. Он неловко подал ей руку, и девушка остановилась. Глядя на него, она медленно расстегивала шинель. — Ты не предложишь мне присесть?
— Ну, разумеется, садись, садись!
Ошеломленный, растерянный, он сел первый. Как это случилось, что он уже так давно ни разу не подумал о ней? Словно она упала в бездну забвения и теперь вдруг появилась из нее.
Нина села и осмотрелась. Внимательно, испытующе.
— Тут, значит, и живешь…
— Да, тут и живу.
Воцарилось мучительное, неловкое молчание. Он нервно закурил папиросу. Спичка щелкнула и золотым огоньком отскочила в сторону. Пальцы его дрожали.
— Не волнуйся, Алеша, — насмешливо сказала девушка и, опершись подбородком на руки, устремила на него глаза.
Он почувствовал, что под этим взглядом руки его дрожат еще сильнее.
— Ты сердишься, что я пришла?
— Нет, что ты…
— Я еду из госпиталя, проездом тут… И как-то захотелось посмотреть, что ты поделываешь, как живешь, как выглядишь. Давно мы не виделись.
— Да, — сказал он охрипшим голосом. Он не мог собрать мыслей. Как это случилось, что он забыл о ней тотчас после письма Торонина, словно никогда в его жизни она не играла никакой роли, словно никогда не существовала? А может, это потому, что она пришла с того, другого, берега, который ему велели оставить, с того берега, который казался ему таким далеким, как случайно услышанный рассказ о чужой судьбе?..