Тихими, крадущимися шагами она подошла к шкафу, достала бутылку. Пила она прямо из горлышка, стараясь заглушить громкие глотки и бульканье жидкости. Медленно запрокидывала голову. На худой, желтой шее вздувались жилы, лицо наливалось кровью… В горло лилась жгучая струя, разогревала тело. Сегодня стоит выпить — она не далась в обман, не позволила выгнать себя отсюда, где каждый уголок, каждое местечко было завалено продуктами дороже золота… Она глотнула еще раз, подозрительно проверила уровень оставшейся в бутылке жидкости, тщательно закупорила ее и, спрятав водку, села к столу. С лихорадочным румянцем на щеках, тяжело дыша, она протянула вперед широко раскинутые руки и обняла разложенную на столе часть своего богатства.
Во дворе загрохотал грузовик, внизу открылись двери, зазвучали голоса на лестнице, сверху от Демченко тоже сносили вещи. Старуха слушала. Нет, они не успели захватить все сразу. Ася и Дуня с радостным писком носились по лестнице. Людмила, видимо, уехала с первой партией вещей. Прошло довольно много времени, прежде чем машина снова загрохотала во дворе. Старуха слушала. Люди уходили, люди уезжали, а она оставалась здесь, в этой комнате, в которую — боже мой! — уже так давно принесла первый сверток с продовольствием и спрятала в шкафу. Уезжают, исчезают, придут новые, которые ни о чем не догадываются, ничего не знают, и тогда можно будет жить спокойно. Здесь она хозяйка. И, бросив взгляд в окно, где над крышей напротив виднелся победный, золотистый диск солнца, она еще раз радостно осознала, что здесь слишком высоко, что сюда никто не проникнет, и все, что ее окружает, — ее, ее собственное и останется ее собственностью навсегда, навсегда. Внизу с грохотом захлопнулись ворота. Старуха уселась поудобнее, безвольно поддаваясь наплывающей дремоте. Закутанная в черную шаль, с обострившимся носом, она качалась над столом, как огромная черная птица, дремлющая над грудой падали.
Людмила остановилась у открытого окна. Казалось, внизу простирается беспредельное море — тихое, безмолвное. Город спал во мраке майской ночи. Пахло влагой мимолетных, частых дождей, горьковатым запахом поздно распускающихся в этом году каштановых листьев. Ни огонька, ни звука шагов. Тишина окутала землю, и лишь высоко, где-то там, в глубине бледного неба, неуверенно мерцала голубоватая звезда. Мгновенье спустя привыкшие к темноте глаза заметили, что этих огоньков много. Робкие весенние звезды, не похожие ни на ярко искрящиеся зимние, ни на пылающие блеском летние… От земли, от неба, от глубоко спящего города веяло невозмутимым покоем.