— Что же будет? — глухим голосом спросила Людмила.
— Чему же быть? Пойдет она, красавица, не сегодня, так завтра, а все равно пойдет… Мало ли было мучений и тогда, в первый раз? Уж кажется, все в порядке, и вдруг заест — и ни с места… Она пойдет!
Людмила тоже знала, что пойдет. Но она понимала, что далеко не безразлично, когда пойдет. Срок уже прошел — четвертый срок, и раньше это доводило Алексея до отчаяния. А теперь война кончилась, и люди безумствуют от радости в темном, мрачном городе. Она понимала, как страшно хочется Алексею дать свет как раз сегодня, в эту ночь.
Издали слабо доносились возгласы, песни, шум. Но здесь царила тишина. Глухо, с перерывами начинало что-то гудеть в главном зале и снова умолкало. Маленький мотор, подающий свет для работы, сопел и пыхтел, ежеминутно угасая.
Но вот медленно, постепенно выровнялся пульс основного шума. Ровным, торопливым ритмом двинулись машины.
— Ого! Кажется, пошло, — дрожащим голосом сказал Евдоким, и Людмила сильно сжала руку Аси.
Внезапно, словно вспыхнуло пламя, застекленное здание осветилось резким белым светом.
— Мама, смотри! — крикнула Ася.
— Вижу, доченька, вижу, — с трудом прошептала Людмила.
Из бесчисленных высоких окон лился холодный голубоватый, искрящийся, как лед, свет. Как биение огромного сердца, слышалось гудение машин.
— Вот и засветилась красавица, как бриллиант горит, — растрогался Евдоким.
Действительно, здание пылало, как алмаз. Оно горело в темноте, и отвыкшие глаза с изумлением вновь открывали красоту света.
— Красавица моя… Как идет! Говорил я, что она свое покажет… Ишь как ровненько… Ну, молодец Алексей Михайлович, ничего не скажешь, молодец!
Вдруг острое пламя, словно окруженное дрожащей голубой пылью, устремилось вверх, за ним второе. Они скрестились, дрогнули, поднялись выше.
И вдруг из мрака выплыло знамя. Его развевал незаметный здесь, внизу, легкий весенний ветер. По ярко-красному полотнищу пошли, как в море, золотистые волны. Без конца, без конца набегали волны, словно дышало все небо, и свет вырывал из мрака лишь небольшой отрезок его. Высоко, торжественно пылало знамя над темным городом. Оно плыло, передвигалось, горело в бездне неба, как возглас счастья, вырывающийся из тысяч уст.
— Это сказка Шехеразады, правда, мама? — благоговейным шепотом спросила Ася.
— Да, да, доченька…
— А ты опять плачешь, какая ты плакса стала, мама, это ужас!
— А ты дай маме поплакать, это ничего, это от радости, — снова объяснил Евдоким и беспокойно затоптался на месте.
— Ишь как выдумал Алексей Михайлович… Вот и дали свет… А из-за этих прожекторов было столько беготни, столько разговоров, ну все-таки успели как раз сегодня. На улицы-то, может, и не пустят, подождут до завтра.