— Пейте, товарищи, пейте. Ну-ка, товарищ лейтенант, за мир, за победу!
Его окружила веселая толпа.
— Пейте, наливайте дополна, у меня там еще есть, сейчас вынесу.
Где-то нашлась гармонь, на маленькой площади уже танцевали пары, а из открытого окна огромного дома лились звуки рояля — кто-то, изо всех сил нажимая на педали, играл первые такты кавалерийского марша. Затрещали выстрелы.
— Почему стреляют? — испугалась Ася.
— Это ничего, доченька, это на радостях.
— От радости?
— Разумеется, салютуют.
Людмила почувствовала, что не она теперь опирается на руку Алексея, а он держится за нее, словно боясь упасть. Они тащились шаг за шагом. Алексей все замедлял шаги.
— Что, Алексей? Может, все же лучше бы машину?
— Нет, нет, это ничего.
Слабость разливалась по телу, в ушах шумело. Танцующая, марширующая, радующаяся толпа была видна, как в тумане, как сквозь мерцающую сетку желтых и черных пятен. «Ведь не упаду же я в обморок», — подумал он и даже улыбнулся этой глупой мысли. Но идти было все труднее. В центре города толпа с каждой минутой густела. Люди толпились, неслись стремительной волной. Никто не шел в определенном направлении, и медленно идущего Алексея и его спутниц разъединяли, отталкивали локтями.
Никто словно и внимания не обратил, что на темных до сих пор улицах горит свет. Все будто сочли это совершенно естественным. Раз кончилась война, как и прежде, загорелись фонари.
— Мама, ты думала, что в городе столько людей? — спросила Ася.
Действительно, казалось, что улицы полны до краев. Каждая площадь, каждый сквер, каждый переулок колыхались морем голов. Стало так тесно, что они решили остановиться под деревом, которое несколько защищало от давки. Алексей прикрыл глаза и сквозь опущенные ресницы глядел на движущуюся, кишащую толпу. У него было странное чувство, что он плывет по мягко вздымающейся и опадающей волне, словно он сам частица этой волны. И свет все же горит, хотя никто не обращает на это внимания. Свет горит.
Рядом с Людмилой вынырнул из толпы профессор Демченко. Он был без шляпы, и его седые волосы отливали серебром.
— Вот и дождались, профессор, — сказала Людмила, — теперь скоро и сын приедет.
Старый художник внимательно, как бы раздумывая, взглянул на нее. Детские голубые глаза припухли, веки были красные.
— Да… только он уж не приедет.
— Как это? — удивилась она.
— Я не хотел вам говорить, Людмила Алексеевна, у вас сегодня такой торжественный день, вы так ожидали… Может, и сейчас не надо бы, да так уж… Я как раз сегодня получил извещение о смерти сына.
Людмила вся похолодела.