Значит, она поняла, что всё это липа? Значит, она поняла, что всё это блеф и мишура? Значит, теперь в ней наконец проснулась та Таня, которая всегда была в его голове, которую он всегда видел в этих чудных зелёных глазах? Он всегда видел в её зелёных глазах только одно – великое счастье любви рядом с таким человек! Надо только эту любовь разбудить! И вот сейчас, именно сейчас это можно сделать. Здесь. В их родном городе. Когда никто не мешает, когда нет этой, прожжённой богатством, столицы республики. А есть обычный, родной город Воркута.
Перед дверью квартиры Ольги Петровой у Никиты сжалось сердце. Стало страшновато. Страшновато так, словно первый раз целуется и боится, что не получится, а девчонка посмеётся. Он нажал на звонок. Двери открылись сразу. Открыла Таня…
Первый восторг первого взгляда очень быстро сменился первым лёгким, почти незаметным разочарованием. Таня даже не позаботилась одеться. Стояла перед ним в каком-то ношеном халате. Правда, халат был очень короток. Может, на это рассчитывала? А может, просто пренебрегла приличной одеждой? Никита приехал в тёмно-синем шерстяном костюме, отутюженном «под бритву», под которым голубела шикарная сорочка с открытым воротом и расстёгнутой верхней пуговицей. Никита не стал придерживаться каких-то демократичных идиотских правил. Двадцать шесть лет – не семнадцать. Тане и Ольге было уже по двадцать пять, потому Никита посчитал, что Таня могла бы и позаботиться о своём внешнем виде.
Никита прошёл в квартиру молча, молча, безотрывно глядя в глаза Тане, отдал ей пакет. Она взяла. Взяла со своей неповторимой улыбкой, какую он помнил все пять лет. Потом она сказала:
– Так что – привет?
– Привет, – скромно ответил Никита, – пройти можно?
– Пройти нужно! – крикнул голос Ольги из комнаты, но сама не вышла. Из комнаты доносились негромкие голоса, как мужские, так и женские.
Никита разулся и прошёл в зал. Здесь, кроме хозяйки Ольги, сидело ещё три человека – молодая незнакомая женщина высокого роста, (это было видно, даже когда она сидела в кресле) словно вытянутая струна, и рядом, похоже, её «парень». Парню этому было лет… за пятьдесят, но выглядел он очень моложаво, изъяснялся легко, держался непринуждённо и, казалось, даже его лысина совсем ему не мешала чувствовать себя своим среди молодёжи. Третий гость – явно Ольгин фаворит, потому как находился в непосредственной близости от неё – на подлокотнике её кресла, и постоянно пытался приобнять хозяйку.
Незнакомую девушку звали Люда, моложавого пятидесятилетнего с лысиной – Саша. Но если к Саше все и обращались – Саша, то Люду все называли – Клюква. Уже потом они рассказали, что когда-то в пионерлагере Ольге дали кличку Лимон, а Люде Клюква. Клюква прижилась, а Лимон нет. Ольгу Никита знал с того дня, когда узнал Таню. Ольга практически не изменилась, была всё такая же изящная, миниатюрная, фигуристая, бойкая и общительная. Парень её был задумчив, словно молодой поэт, пропивший отцовское состояние и теперь существующий только на гонорары от творчества. Звали его Паша. Похоже было на то, что у всех дам были парни, а у Тани нет. Это открытие немного даже ошеломило Никиту. А в какой он здесь роли?.. Отчего-то захотелось рассмеяться. Но здесь к нему подошла Радуга, она вышла из кухни, куда уносила его пакет с провизией. Она подошла к нему вплотную, взяла за локоть и сказала очень по-домашнему: