— Они все стадами, — сказал Семен и опять пыхнул трубкой.
— А еще есть тут какие звери?
— Да мало ль… Кабарга, олень, рысь есть, росомаха… Опять же тигр, медведь…
— Соболь, — добавил от себя Петька.
— Ну, соболь… Теперь его мало стало.
— Выбили?
— Выбили.
— А вам случалось бить?..
— Доводилось… В прошлом году убил пару, в позапрошлом три.
— Продали?..
— Продал… хорошие деньги взял… Да…
— Дядя Семен, — перебил его Петька, — а вот тоже панты…
— Продавал и панты… китайцам. Чудной народ… Теперь вон тоже наши разводят оленей на дому. Все равно ведь олень — он всегда олень, а скажи на милость!.. Добудь ты ему рога с дикого оленя — одна цена; это, говорит, точно панты, настоящие, а как узнал, что с домашнего, своей выводки— сейчас и цена другая.
— Дешевле?..
— На половину почти.
— Говорят, они из них лекарство делают…
— Из рогов?.. Как же! В роде как бы волшебный порошок, от всяких болезней.
— Небось, не помогает?..
— Кто их знает… А должно, что нет. А то б у них и болезней не было.
Семен замолчал.
Петька опять не знал, о чем еще спросить у него… Голова словно опустела… Он чувствовал, что время уходит, и каждую минуту Семен может зашуметь, заворочаться у себя на койке, поворачиваясь к стене и укрываясь своим одеялом.
— Дядя Семен!
— Ну?..
Какой-то вопрос вертелся у Петьки на языке, но вопрос этот вдруг словно испарился мгновенно, растаял, улетел куда-то, не оставив после себя ничего в мозгу.
— А куда вы денете свою бороду, — проговорил он совсем неожиданно для себя и для Семена…
Опять тайга…
В узкой низине бежит небольшая речонка…
Густо по берегу зарос камыш, густо за камышом, дальше по прибрежным тоням, засела осока.
Точно синие брызги блестят в осоке незабудки, группами и в одиночку пестреют желтые и белые лилии.
По ту и другую сторону — лес, вековой, непроходимый на многие десятки верст…
Гигантские ветви гигантских кедров и вязов, дубов и елей тянутся далеко над самой осокой, незабудками и лилиями…
Синяя тень лежит от них на осоке. Неподвижны их ветви, корявые, толстые, поросшие изжелта-зеленым мхом.
Только в верхушках идет тихий шум, неумолкаемый постоянный, как шум синих струй внизу в чаще камышей…
Будто кто-то что-то шепчет, непонятное, неведомое, сам неведомый и невидимый, схоронившийся в темной чаще леса, в зеленой чаще камышей…
Звенят комары, кричат, свистят и гогочут птицы в ветвях, в лозняке и камышах…
Но тому, кто шепчет что-то непонятное из зеленой чаще леса и из глубины камышей, чужды и, далеки эти голоса суетливой жизни…
Эти голоса, кажется, заглушают таинственный голос тайги… Но вслушайтесь, вслушайтесь!