Тупо он глядел на японского офицера.
Через секунду он пришел в себя.
Его не спасла ни курма, ни китайская коса. Японец может быть видел, как он разделывался с их товарищами. Стали искать по степи и, на конец, нашли; может быть, тот японец, кого он считал убитым, оказался только раненым.
Его подобрали, а он рассказал про Рябова.
Рябову связали руки.
Он не сопротивлялся. Нашло на него вдруг какое-то равнодушие, какой-то полустолбняк.
Только когда его привели в фанзу, ту самую, где ночевал он сегодня, и заперли там, опять потихоньку все в нем забунтовало и забурлило.
И это для него было тяжелей всего. Внутри снова поднялась буря, будто горячие волны заходили… Будто шквал бился в груди. А грудь уже была разбита и измучена.
Он лег на кан, стараясь ни о чем не думать, закрыл глаза и переплел на лбу и над глазами пальцы…
Но покоя не было. Нельзя было успокоиться, заглушить в себе эту бурю.
И он стал метаться на кане и просить смерти.
Он шептал:
— Лучше смерть, лучше смерть…
Бессильно перекатывал он голову из стороны в сторону и при всяком положении казалось ему, что лежать так неудобно. В локтях и под коленами была ломота.
Он встал с кана и заходил по фанзе.
Но и ходить было тяжело. Ноги подгибались сами собой. Вошел офицер, чтобы допросить Рябова; офицер знал по-русски. — Ты русский?
— Русский, — ответил Рябов.
— Что ты тут делал?
Рябов сказал прямо и просто:
— Шпионил.
Офицер улыбнулся.
— Ты знаешь по-японски?
Рябов отрицательно качнул головой.
— Нет?
— Не знаю.
— Как же ты пошел на это дело?
Рябов промолчал.
Офицер предложил ему еще ряд вопросов.
— Сколько вас у Куропаткина?
Рябов опять промолчал. Только в глазах его мелькнул злой огонек.
— Ждете ли вы подкреплений?
Рябов нахмурился и ответил, отводя глаза в сторону:
— Об этом лучше не спрашивайте: все равно не отвечу.
Он чувствовал, как в нем бунтовала злоба. Но уж душа не могла вместить ее… Душа разрывалась на части.
— Ваше благородие, — сказал он совсем другим тоном, каким-то больным голосом, — дозвольте мне сесть.
Офицер мотнул головой на кан.
— Садись!..
Рябов сел.
Сгорбившись и сложив руки на коленях, он заговорил слабо, исподлобья мигнув веками:
— Завтра, либо нынче, меня под расстрел… Ваше благородие, я закопал тут около фанзы крест. Скажите, чтобы его выкопали и мне отдали.
Опять слабо мигнули его веки.
Он остановил глаза на офицере. Теперь ему ничего не нужно было, кроме этого креста. Когда он вспомнил о нем, он увидел его вдруг как вьявь… Маленький медный стертый тусклый крестик на шнурочке с двумя узелками.
Даже сейчас буря, колыхавшая душу, утихла…