— А что князь скажет? — медленно произнёс мужчина. — Башку мне потом не открутит?
— С какого перепугу? — искренне удивилась я. — Он не говорил, что мне нельзя учиться драться.
— Ну ладно, — Гектор хлопнул ладонью по колену. — Давай так: как он вернётся, ты с ним поговори. Разрешит — сам тебя тренировать буду, значится.
— Спасибо! — я подпрыгнула от радости и от избытка чувств чмокнула сотника в щёку.
Тот покраснел так, что от него можно было бумагу поджигать. А остальные стражники заржали и принялись подтрунивать над командиром, дескать, совсем одичал, раз от такой мелочи смутился.
— А ещё была как-то история, баял дед мой, а ему его дед сказывал, — начал Васька, когда смех утих, — жила в деревне девушка. И начал за ней ухаживать местный парень. Даже сладилось всё у них, к свадьбе шло дело по осени. Родители приданое готовили, сваты честь по чести приходили. А парень был в дружине князя тогдашнего. Выпала его очередь торговый обоз охранять, и напали на обоз тот лихие люди. Как сквозь землю провалился. Только по осени ночью стукнул в окошко к девке-то жених. Бледнющий, только глаза горят, на лице. «Любишь? — спрашивает. — Ждала?» А она слезами от радости залилась, ждала, говорит, соколик мой ясный, чуяло сердце, что вернёшься ко мне. А парень ей и говорит, мол, будь готова, завтра ночью приду за тобой, пойдём в храм Двуликого, да женой назову тебя. И девка-то и согласилась.
Стражник умолк, обводя взглядом собравшихся и ожидая реакции.
— Дура девка, — прогудел сидевший рядом с Гектором рыжий здоровяк. — Волоса длинные, а умишко куцый. Кто ж по ночам сватается-то?
— Вот и я не понимала никогда, почему люди, наслышанные о нечисти и опасающиеся её, как пыльным мешком стукнутые, идут следом за якобы знакомым человеком, с которым явно не всё хорошо, — поддакнула я. — Вась, так он кем стал-то? Упырём?
— Живым мертвяком, — охотно удовлетворил моё любопытство рассказчик. — А чего девка согласилась, говорите? Дык любила его без памяти. И ночью он её забрал, да повёл к храму. А вокруг — тишина, ни один листок не шелохнётся. И только по деревне за ними собаки воют, как по покойнику. А руки-то у жениха ледяные, да всё крепче он живую ладонь сжимает. Девушка взмолилась, чтоб отпустил, а он в ответ расхохотался, повернулся к ней, а вместо лица — череп скалится.
— Мило, — согласилась я. — Она в обморок не брякнулась?
— Может, и брякнулась бы, да не успела, — Васька потёр переносицу. — Мертвяк крикнул так, что земля раскололась, да и утащил её за собой в расщелину. А потом земля над ними сомкнулась. И слышали с той поры каждую осень стоны женские из-под земли, да смех мужской.