«Какое счастье, – вдруг подумала она, – что я никогда не жила такой жизнью! А ведь тоже могла бы попасть если не в прислуги, то в девушки, разносящие чай, точно. Если бы брат не помог мне выучиться… где бы ты, интересно, была, а? И нечего злиться на чье-то плохое произношение, а то будешь как Лили…»
Вслушиваясь в жалобы девушки, она признала, что в них действительно нет всепоглощающей обиды и иссушающей душу ненависти, которые могли бы толкнуть ее на убийство. Кемаль рассказывал недавно о случившейся в одном из высотных домов кооператива «Арыкент» трагедии, и Айше невольно вспомнила этот случай.
Домработница-гагаузка, нелегально приехавшая на заработки, бесправное и забитое существо неопределенного возраста, которой молодая беременная хозяйка и ее чрезмерно заботливая свекровь не позволяли ни выходить из дому, ни разговаривать не по делу, которую заставляли ежедневно натирать каждую паркетинку в огромной квартире, и ежедневно же мыть все хрусталинки на всех люстрах, и стирать вручную льняные скатерти и джинсы, и запрещали выходить из ее комнаты после девяти вечера, если не было нужды в ее услугах, – словом, эта современная рабыня Изаура, не имевшая даже возможности сбежать домой, в свою неблагополучную, но родную Молдавию, потому что паспорт был у хозяев, а за просроченную визу надо было платить, а на штраф заработать, дошла до такой степени отчаяния, безысходности и ненависти, что столкнула пожилую женщину с подоконника тринадцатого этажа. Куда та влезла, чтобы еще раз показать своей бессловесной Золушке, как нормальные по ее понятиям женщины моют окна.
Кемаль в тот день вернулся мрачным и говорил, что никогда не видел таких дошедших до крайности людей, как эта немолодая, бьющаяся в истерике убийца, говорящая на распространенном в некоторых районах Молдавии гагаузском языке, относящемся к группе тюркских и похожем на исковерканный турецкий. Женщина кричала, и плакала, и, утратив элементарный здравый смысл и престав ориентироваться в реальности, искренне доказывала, что она была права, что старуха своим обращением с ней ничего иного не заслужила, что ее, разумеется, следует оправдать прямо сейчас, если принять во внимание все издевательства, которым ее подвергали. Оправдать, и дать спокойно домыть окна, которые она моет ничуть не хуже покойной. И она не может идти в тюрьму: у нее еще много работы, а молодая хозяйка не заплатит ей за эти прогулы.
Нет, жалобы Гюльтен были на этом фоне вполне умеренными. И все же слушать подробности Айше было почему-то неприятно.