– И в тот вечер вы его отнесли?
– Да, говорю же… отнесла.
– Полный стакан?
– Ну… кажется… не совсем уж полный, конечно… нормальный.
– Когда вы это сделали?
– Ну… как убралась, так и… на кухню заглянула, проверила, как там что, нет ли чего такого, кувшин с водой увидала да и вспомнила… а то бы она потом ругаться стала.
– Госпожа Лили часто ругалась?
– Ну… да… не знаю, как все… только если пылесос неожиданно включишь или что-нибудь такое…
Дальше Айше не записывала.
Реплики девушки, ее ахи, охи и всхлипы с трудом превращались из звуков на диктофонной пленке в поддающийся записи на бумаге текст. Просторечие, неискоренимый акцент, присущий выходцам из восточных районов страны, слова-паразиты, незавершенные или синтаксически небрежные фразы – все это было Айше неприятно, чуждо и непривычно. Круг ее общения и образ жизни практически исключал столкновение с неграмотностью, и она искренне негодовала, когда ее студенты не знали, как звали Верлена и какие поэты входили в состав «озерной школы». Контакты же с людьми, подобными Гюльтен, сводились к диалогам с рыночными торговцами, но они не раздражали ее, поскольку были нечастыми, неизбежными и предельно краткими. Да, честно говоря, она никогда о них и не задумывалась.
Откровения домработницы почему-то раздражали.
Девушка рассказывала о своих взаимоотношениях с покойной хозяйкой, увязая в ненужных подробностях, повторяя одно и то же по несколько раз, перепрыгивая с предмета на предмет, бестолково пытаясь как можно лучше ответить на задаваемые вопросы, но, похоже, ничего не скрывая. Если бы она была хоть в чем-то виновата, ей бы хватило ума следовать неведомому ей правилу древних “aut bene, aut nihil”. Она инстинктивно расхваливала бы хозяйку и убивалась по ней, и чем сильнее была бы ее ненависть к придирчивой и надменной Лили, тем старательнее девушка демонстрировала бы прямо противоположные чувства. Успешно или нет – это другой вопрос, это зависело бы от ее изворотливости и актерских способностей и от степени виновности, а разоблачение неискренности было бы лишь делом времени и техники.
Но девушка, не стесняясь, выплескивала свои обиды.
Айше, имевшая возможность наблюдать отношения прислуги и хозяйки в течение целого вечера, могла поклясться, что домработница ничего не преувеличивает и не придумывает. Однако если на золотом дне симпатии Айше были скорее на стороне молчаливой Гюльтен, то, стоило ей заговорить, демократичное сочувствие отчего-то отступило перед раздражением.
«Лингвистический снобизм» – заклеймила она сама себя и, перемотав пленку, решила послушать-таки еще раз отдельные места, чтобы потом не путаться, отчитываясь перед мужем, и просто чтобы больше к ним не возвращаться. Раньше времени нажав кнопку, она, конечно же, попала не на то место, и ей снова пришлось выслушать, как, оказывается, богатые бездельницы третируют наемную рабочую силу.