Едем. Куда, не знаю. Даврон приказал: «С Зухуром поедете». Оружие взяли, в «скорую» погрузились, вверх по ущелью едем. Шухи-шутник спрашивает:
— Эй, Тыква, о чем печалишься? Почему рожа, как хлеб подгорелый?
Молчу. Шухи не унимается:
— Тыква, а Тыква, расскажи, почему тебя тыквой зовут.
Молчу. Кто-то из ребят говорит:
— Оттого, наверное, что с тыквами играть любит.
— Нет, с тыквой не поиграешь, — Шухи отвечает. — Корка жесткая, а мяса мало. Я одного мужика знал, он с арбузами играл. Арбуз на бахче на солнце нагреется, горячий станет, внутри — мягкий и сочный, как кус у девушки. Тот мужик в корке дыру сделает и…
Обо мне забывают, о другом говорить начинают. Так до Талхака доезжаем. На площади у мечети остановливаемся. Пусто. Обычно здесь всегда люди стоят. Машину попутную ждут. А то поговорить, новости узнать собираются. Сейчас никого нет. Из «скорой» выходим.
Даврон спрашивает:
— Орлы, кто из этого кишлака?
Я шаг вперед делаю.
— Тут у вас есть такой черный, кособокий… Зухуршо асаколом его назначил. Найди.
Объясняю:
— Шокир это, Горохом зовут. Сюда привести?
Даврон думает, потом говорит:
— Нет, в дом к тому деду. Солдату старому, с медалями.
Догадываюсь:
— К деду, значит, Мирбобо.
— Идем, покажешь, где живет. Потом асакола туда доставь. — Ребятам говорит: — Вы, орлы, здесь ждите. Местных не обижать. Грубое слово кому скажете, язык вырву.
— Нас не обидят, мы не обидим, — Хол говорит.
Даврон хмурится:
— С Рембо, дружком своим, свидеться хочешь?
К дому деда Мирбобо идем. Даврон молча шагает. Я тоже молчу. Хорошо бы с Давроном побеседовать, от горьких мыслей отвлечься. Но первым разговор начинать нельзя. Неприлично. Я когда маленьким был, отец часто говорил: «Карим, сынок, учись молчать, пока мал. При старших язык за зубами держи. В неспелой тыковке семечки не гремят». А я в подол рубашонки камешков набросаю, прыгаю и кричу: «А у меня гремят, у меня гремят». Отец с мамой смеялись, Тыковкой меня прозвали. В детстве очень болтлив был. Вырос, правильно себя держать научился.
Потом Даврон говорит:
— Эта девушка…
— Какая девушка? — спрашиваю.
Даврон сердится:
— Какая! На которой Зухуршо хочет жениться.
— Зарина, — говорю. — Очень хорошая девушка. Красивая, работящая. Волосы золотые.
Даврон не отвечает. Чувствую: сердится. Почему сердится, не пойму. Я тоже очень сильно сержусь.
— Очень хорошая девушка, — говорю.
Приходим, в мехмонхоне садимся, дед Мирбобо тоже с нами сидит. Жду, может быть, Зарина чай принесет. Жаль, если маленькую девчонку с чайником пришлют. Хорошо, если Зарину. Даврон приказывает: