— Иди, Карим, иди. Тащи сюда асакола.
Автомат беру, выхожу. По верхнему мосту через Оби-Санг — речку, которая наш кишлак на две половины делит, — перехожу, к дому, где Шокир у родичей ютится, подхожу. У ворот оставливаюсь, кричу: «Эй, асакол!» Пять раз кричу. Наконец мальчишка из дома выскакивает.
— Чего?
Этот Шокир большим человеком себя выставляет. Ему теперь зазорно на каждый крик выходить. Племянника послал.
— Шокир где?
— Занят. Сказал, чтобы ты подождал.
Сержусь. Очень сильно сержусь. Автомат с плеч сбрасываю, во двор вваливаюсь. Со злости в дом вломиться хочу, но, спасибо Богу, одумываюсь. Нельзя. Женщины там. Чужим запрещено входить. Справа от ворот — мехмонхона, пристройка для гостей. Туда заскакиваю, возле порога ботинки военные скидываю, на почетное место усаживаюсь, автомат рядом на курпачу бросаю и в раскрытую дверь мальчишке приказываю:
— Скажи, пусть сейчас сюда идет! Скажи, Карим ждать не будет.
«Если мигом не прилетит, — думаю, — я его…» Но гнев думать мешает. Никак сообразить не могу, как с Горохом поступить, если задержится. А если прибежит, но, как всегда, насмешничать начнет? Злой он человек, Шокир. Ехидный. «Если потешаться станет, — думаю, — то я его…» И опять ничего придумать не могу — гнев разбирает. Потом слышу: шаги во дворе. Шокир-Горох к мехмонхоне спешит, ковыляет. Понял, с кем дело имеет.
Входит. Меня на ноги поднимает, будто сухой лист ветром подхватывает. Вскакиваю и стою. А как иначе? Старшийв комнату вошел. Стою и сам на себя злюсь — зачем вскочил?! Не хотел, а встал. Чувствую, сейчас Шокир усмехнется, свысока ко мне обратится, старшинство свое наружу выпятит… А Шокир ко мне подходит, первым обе руки с уважением протягивает:
— Здравствуй, Карим-джон. Добро пожаловать. Как ты? Все ли хорошо? Как дела, как здоровье? Семья как?
Хочу одну руку подать. Одну тяну, а вторая сама собой подтягивается. Обеими пожимаю.
— А-а, дядюшка Шокир. Здравствуйте.
Сажусь, не дожидаясь, пока старший, хозяин дома, сядет. Шокир напротив опускается — не на мягкую курпачу, вдоль стены расстеленную, а прямо на пол, на вытертую кошму. Свое подчиненное положение подчеркивает.
— Срочное дело, Шокир, — говорю. — Даврон тебя к себе вызывает.
Нарочно так говорю. Не хочу с ним вежливость соблюдать — вначале о здоровье, делах и семье расспросить. В это время мальчишка через порог заползает. Чайник притаскивает, свернутый дастархон с угощением. А сам исчезает. Шокир, на ноги не поднимаясь, на карачках до порога добирается, дастархон подволакивает. Скатерть раскидывает, чайник с пиалой ставит, лепешку на куски ломать начинает.