Зарина говорит:
— Карим, ты только что пообещал. Помнишь?
— Ради тебя умру, — говорю. — Но смерть тебе своими руками не принесу.
Она тихо говорит, без упрека:
— Ты тоже, Карим… тоже обманул…
Будто тонкий волос, что нас на одно мгновение соединил, разрывает. Афтобу забирает, уходит. В дверях дома, будто в пещере, будто в могильной яме, скрывается. Вслед смотрю, «Дедушка Абдукарим, — умоляю, — помогите. Как Зарину от смери, от страшного греха уберечь, совет дайте. Что делать, скажите».
Рядом ствол сухого дерева лежит. Топор хватаю, дерево, как злого врага, на мелкие щепки изрубаю.
Женщина из дома выходит.
— Эй, девона, что делаешь? — кричит. — Усердие свое показывашь? Такому дурню прикажи тюбетейку снять, голову снимет.
В себя прихожу, топор роняю, думаю: «Правильно ругает — дурень! Мне не горевать надо — радоваться, дедам-покойникам и Богу спасибо сказать, что сегодня в дом Зухуршо привели. Разве сказала бы Зарина кому другому, что задумала? Кто другой смог бы остановить?»
Щепки, хворост быстро собираю, у очага на летней кухне сваливаю, на крышу большого дома взбираюсь. Наверху Ахмад караул несет.
— А, Тыква! Чего? — спрашивает.
— Устал, — говорю. — Отдохну, с тобой посижу.
— Хоп, ладно, — соглашается. — Расскажи что-нибудь.
— Что расскажу? — говорю. — Я нигде не был.
Та женщина опять во двор выходит. Оглядывается, наверное, меня ищет.
— У Зухуршо в доме все бабы наглые, — Ахмад говорит. — Нас за слуг держат. А хлеба, даже кусок лепешки, ни одна не вынесет.
Автомат берет, насмешки ради в нее целится.
— Та-та-та-та, — говорит.
— Увидит, — говорю.
— А-а-а, — говорит, — пусть смотрит. Я еще кер достану, покажу. Билять, проститутка, чтоб у нее в дырке черви завелись.
Женщина к очагу подходит, дрова осматривает, пару веток поднимает, в кучу бросает. Потом уходит.
— Зухурова жена тебе что говорила? — Ахмад спрашивает.
— Ничего не говорила.
— С огнем не играй. Зухуршо за яйца повесит.
— Ничего не говорила, — повторяю. — Про своего брата спрашивала.
— А ты?
— Сказал, не знаю.
У Ахмада язык — как помело. Что было, чего не было, придумает. По всему свету разнесет.
Сидим. Солнце за гору уходит. Тень хребта Хазрати-Хасан двор накрывает. Скоро темно станет. Думаю: «Дай Бог, чтобы Зарина передумала. Всю ночь до утра сторожить буду, если что-нибудь сделать соберется, помешаю, кувшин отберу».
Слышу, внизу дверь стукнула. Зарина?! Нет, другая женщина по двору идет. В кухню под навесом входит, в очаге огонь разводит. Воду в два кумгана наливает, кумганы на очаг ставит. Постояла рядом, назад к дому идет. Должно быть, ждать надоело, пока вода для чая вскипит.