Утром отец вышел за газетами, оставил их матери, а сам уехал на работу.
– Мам, а что с ними? Это в Москве?
– Да, на Юго-Западе. Бандитские разборки.
– А почему у них головы такие? Подожди, не закрывай… Двойное убийство… глаза… садистская расправа… до неузнаваемости… Мам, а что такое садистская?
– Денис, это не наше дело, пусть они выясняют отношения, а нам до этого дела нет. Это бандитские войны.
– Да? А не наш ли Морочка им глаза вырвал? А? За то, что они хотели нас убить? Зуб даю, что это Морка их так!
– Какой зуб? Динечка, прекрати молоть всякую чушь! Дай… дай… где зажигалка?… А сигареты… Какой еще зуб? Больше не смей говорить подобную чушь! Дай сюда газету!
– Морка, Морка! Иди сюда, бандит? Что ты делал сегодня ночью, признавайся!
– Кр-рови! Мор-р! Кр-рови!
– Во, мам, видишь, Морка во всем сознался! Он р-раскололся!
– Он просто есть хочет. Вот лучше бы его покормил…
– Ничего он не хочет, вон потр-рогай, какое пузо!
– Не буду я его трогать!… Ты уроки сделал? Иди помой руки.
– В воскр-ресенье сделаю. Мам…
– Ничего не хочу знать!… Дай мне спокойно покурить… Отсядь, не дыши дымом… А еще лучше посиди пока в своей комнате.
– Так у вас все равно вся спальня прокурена. Мам, а мам?…
– Что?
– А можно я спрошу?
– О чем?
– Обо мне.
– О тебе? А что именно о тебе?
– А-а, ты сначала докури, а потом я спрошу.
– Ну хорошо, тогда погоди минутку. Мор!… Я тебе клюну сейчас, чучело бандитское, я тебе так клюну!… Динечка, унеси Мора к себе, видишь Ленька испугался… Ах ты старичок мой, старичок… Напугал тебя злой Морище… уноси, уноси… я через пять минут приду…
– …Мам, а Морке сколько лет?
– Не знаю, лет триста-пятьсот, это у папы нужно спросить.
– А Леньке?
– Леньке? Папа говорит, что три тысячи лет, как минимум, а может, и больше.
– А тебе?
– Мне двадцать восемь. Тебе девять. Ты это хотел спросить?
– Нет.
– А что? Сколько папе лет?
– Нет, точнее да… но потом. Я знаю, что ему очень много. Мам… А вот эти люди хотели нас… меня убить?
– Все уже позади, сынуля, успокойся, мой дорогой… Никто уже…
– Я знаю, что никто уже. Мам, а вот если бы меня убили – ты бы огорчилась?
– Что?… за… Гос… как тебе в голову такое…
– Ну скажи… Тебе было бы плохо? Скажи по-честному?…
Никогда Денис не сможет забыть то утро, те минуты: мать вздрогнула, и без того всегда бледная, цветом щек и лба стала похожа на свечной парафин, глаза ее распахнулись настежь, зрачки залили всю радужную оболочку, она страдальчески замычала сквозь сомкнутые губы, замотала кудрявой головой и вдруг замерла, глядя сквозь сына:
– Мне теперь всегда плохо. Вот уже девять лет… И что бы ни случилось, хоть так, хоть эдак, мне будет плохо. Всегда. И никак иначе. Проклята, проклята, проклята. – Мамин свистящий шепот испугал Дениску, он не вдумывался в смысл всех слов, он только понял: ему девять лет и маме плохо девять лет.