Марина встала, подошла к Растокину, обняла его.
– Боже мой! Как сон… Надо же… Да ты садись, садись… – Она усадила его на диван, сама села в кресло. – Но ведь ты… Нам сказали, – говорила она сбивчиво, – ваша группа погибла…
– Я был тяжело ранен.
– Почему же не вернулся в свой полк?
– Так сложилось… Сначала был у партизан. Потом выполнял особое задание…
– И не писал…
– Оттуда, где жил, нельзя было. Работал в разведке. Когда вернулся в Россию, узнал, что вы поженились…
Он замолчал, говорить ему об этом не хотелось. Поняла это и Марина, поэтому перевела разговор на другое.
– Где сейчас?
– В Москве… В Главном штабе…
– Москва… А мы вот здесь… – вяло повела она рукой на окно.
– А как же консерватория?
– Не получилось… После войны Максима направили служить на Дальний Восток. Потом пошли дети… Так… Закружилось, завертелось… В общем, певицы из меня не вышло… Извини, так неожиданно… В себя не приду… – Марина встала, отошла к окну.
С каждой минутой в Растокине ширилось, росло чувство теплоты и нежности к ней, которое обычно возникает к близкому человеку после долгой разлуки.
Вошел Кочаров, снял тужурку, повесил в шкаф.
– Столько лет, и молчать! – начал он шумно. – Хотя бы открытку… – жив-здоров… Жестокий ты человек, Валентин…
Его слова долетали до Растокина глухо, отдаленно, как через плотную стену, и, чтобы не выдать своего волнения, спросил:
– Где же ваши дочки?
Он не заметил, как по лицу Кочарова скользнула настороженная тень, как замерла у окна Марина.
– Одной дочке, Валентин, двадцать первый пошел. С меня ростом… И вторая догоняет… Так что вот какие у нас уже дочки. Женихи требуются, – усмехнулся Кочаров.
– А у тебя есть дети? – смущенно посмотрела на него Марина.
– Есть… Сын… Здесь служит…
– Даже здесь! – воскликнула она и покосилась на мужа.
– У меня в полку, – уточнил Кочаров. – Сам только сегодня об этом узнал. Приемный он у него. Сын того Карпунина, с которым ходил тогда в разведку. Ты, наверное, его не помнишь?
– Нет, не помню, – глухо проговорила Марина и вышла на кухню.
Кочаров снял галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
– Дела в полку идут хорошо, Валентин. Так что на службу пока не жалуюсь. Дивизию предлагают, вместо Дроздова, а его в штаб армии переводят, – говорил он, довольный и собой, и делами.
Растокин уловил это, поддержал:
– Опыт приехали обобщать. К отстающим не пошлют.
– Значит, там, в столице, тоже о наших делах знают?
– Знают…
– Скажу откровенно, Валентин, на малых оборотах работать не привык. И другим не даю. Но – трудно… Чертовски трудно… Нелегка командирская ноша. Да ведь ты по себе знаешь. Сколько полком командовал?