Кочаров не высказал своего отношения к разбору дела Полякова на парткоме, но по обиженному его лицу Рыбаков понял, что он к этому относится неодобрительно.
И все же Рыбаков хотел было спросить его мнение по поводу парткома, но в это время зазвонил телефон.
Кочаров снял трубку.
– Слушаю. Выезжаю, – и посмотрел на Рыбакова. – Объявлена боевая тревога.
Рыбаков тут же вышел, а Кочаров стал торопливо собираться в штаб.
«Ну, что ж, Растокин, посмотрим, кто из нас окажется прав, – думал Кочаров, надевая фуражку. – Учения покажут».
Накануне учения, в воскресный день, воспользовавшись предоставленной Дроздовым машиной, Растокин и Сергей поехали в село Рябово.
Растокину хотелось посмотреть места, где пришлось воевать и где погиб отец Сергея.
От гарнизона до села было километров сто, они рассчитывали обернуться за день.
По широкому асфальтированному шоссе ехали быстро. Справа и слева, отливая восковой спелостью, тянулись хлебные поля.
По ним, словно корабли в море, не спеша плыли комбайны, оставляя длинные скошенные полосы. По пути встречались заново отстроенные поселки и села, весело поблескивавшие на солнце свежими железными и черепичными крышами. Встречный ветер врывался в открытые форточки машины, обдавал теплой волной лицо, неистово теребил волосы.
Растокин безучастно смотрел по сторонам, думал о Марине.
«Что хотела она сказать мне в парке? В чем собиралась признаться?! Может, хотела сказать, что по-прежнему любит меня и что жизнь с Максимом у нее не сложилась?»
Волнение Растокина было связано еще и с тем, что он ехал в те места, куда приезжала Марина, и где он расстался с ней навсегда, где был тяжело ранен и чудом остался жив…
* * *
…Очнулся тогда Растокин в сарае. Под ним была разостлана дерюга, под головой лежала небольшая подушка. Густо пахло свежим сеном.
Через узкие щели сарая золотистыми щупальцами тянулись с улицы лучи света. Где-то поблизости назойливо мяукала кошка.
Его пронзила и обрадовала первая мысль – он у своих.
«Кто-то приютил меня, спрятал».
В голове гудело, была она свинцово-тяжелой, ломило в висках. Ощупав голову, он обнаружил свежую повязку. Это еще больше обрадовало его.
«Попал к своим. Но кто они? И как я здесь очутился? Где Карпунин?»
Он хотел приподняться, но в глазах все закружилось, и он снова лег.
Возле сарая неистово чирикали воробьи. Растокин жадно вслушивался в эту воробьиную перепалку, в монотонное стрекотанье кузнечика в сарае, в далекое карканье грачей, долетавшее сюда, видимо, с хлебного поля, и ему начинало казаться, что он не спрятан в сарае, а лежит на сеновале в деревне у матери, куда любил приезжать летом, и что вот-вот заскрипит дверь, покажется мать и позовет его на завтрак.