Он лихорадочно озирался по сторонам, выбирая удобное место, где можно было бы, укрываясь за деревьями, принять бой, может быть, последний в жизни.
«А Таня? Как Таня? Без оружия?»
Ему стало стыдно за то, что он не уговорил ее вернуться в деревню, где она могла затеряться среди людей и дождаться прихода наших войск, что молчаливо согласился остаться с ней в лесу, чтобы попытаться потом выйти к партизанам.
«Как все глупо! Как глупо…Она погибнет из-за меня… Только из-за меня!..»
Он хотел извиниться перед ней за свою опрометчивость, но Таня опередила его:
– Один патрон, Валентин, для меня… Я не хочу попадать живой к этим свиньям…
Она говорила об этом с таким удивительным спокойствием и с такой решительностью, что Растокин даже опешил, не зная, что ей ответить.
Приблизившись к нему, Таня горячо зашептала:
– Поклянись, что застрелишь меня сам… Сам… – Она порывисто обвила его шею руками, прижалась всем телом, и Растокин ощутил на своих губах ее слезы.
Он задохнулся от ее слов, от нахлынувших чувств.
– Клянусь… я никогда не оставлю тебя одну… Никогда!
– Тогда дай пистолет… Я сама…
– Нет…
Раздалась автоматная очередь, они побежали дальше.
Под ногами временами хлюпала вода, ноги проваливались в раскисшую землю.
Начинались болота, идти стало труднее…
Сзади послышался бешеный топот и рычание пса.
– За дерево! За дерево! – крикнул Растокин Тане.
Встав с ней рядом, он застыл в ожидании.
На освещенной луной прогалине показался здоровенный рыжий пес. Оскалив зубы, он летел прямо на них.
Выждав секунду, Растокин выстрелил.
Пес проскочил по инерции метра два вперед, забился в смертельной агонии. За ним с воющим лаем бежал второй. На этот раз Растокин поспешил с выстрелом, лишь тяжело ранил пса, и он, жалобно взвизгивая, ползал по траве.
Схватив за руку испуганную и притихшую Таню, Растокин потянул ее за собой.
Вода под ногами хлюпала все чаще, болотный запах раздражал горло.
Сзади слышались голоса немцев, стрельба. Пули свистели над головой, ударялись в деревья, сдирая с них щепу.
Вдруг Таня ойкнула, присела.
– Что с тобой? – наклонился к ней Растокин.
– Нога… Нога…
Он провел рукой по ее ноге и чуть выше колена нащупал теплую, липкую кровь.
Растокин взял ее на руки и, качаясь от усталости, пошел вперед.
– Давай я сама… сама… – шептала она, сползая на землю. Сделав несколько шагов, остановилась, обхватила дерево.
– Все, Валентин, не могу… У тебя ведь остались патроны… Похорони меня тут, а сам иди дальше… Через болота…
– Оставь свои глупости! – огрызнулся он. – Давай ко мне на спину, так будет удобней…
Взвалив Таню на спину, двинулся дальше. Сапоги проваливались в болото все глубже и глубже. Он с трудом вытаскивал их из жидкого месива, шел медленно, переваливаясь с боку на бок, словно пингвин. Спина взмокла, по лицу катился соленый пот. Дышал он часто, загнанно, хватая широко раскрытым ртом вонючий болотный воздух.