Пройдя мост, они спустились к речке, через которую был сделан узкий настил из старых досок, поднялись на той стороне по тропке в гору и пошли вдоль густо разросшегося ельника.
Осматривая местность, Растокин искал глазами болото, куда он дополз тогда, неся на себе Карпунина.
Таня догадывалась, о чем он думал, и не отвлекала разговорами.
Дети бегали по полю, играли, смеялись, довольные тем, что их никто не останавливал.
– Мы нашли вас там, – указала Таня на видневшийся справа кустарник.
Свернув с тропки, они минут через пять подошли к кустам, постояли у холмика, где похоронили они тогда Карпунина.
По телу Растокина пробежал мороз.
«Лежать бы мне вместе с Карпуниным, если бы не Таня. Поговорю в райкоме, пусть останки Карпунина перенесут отсюда в общую братскую могилу, и в сельсовете предупредить надо… Таня говорила, в селе вроде планируют сооружать обелиск».
Дальше шли молча.
Дети убежали вперед, давно были у деда, а Растокин и Таня, захваченные воспоминаниями, не спеша шли по тропинке, словно боялись, что тропинка вот-вот оборвется и вместе с ней оборвется что-то близкое, родное и дорогое для них обоих.
– А помнишь нашу землянку в лесу? – повернулась к нему Таня.
Лицо ее на воздухе посвежело, в глазах появились прежняя нежность и живость.
– Это, Танюша, не забывается… То была, видно, наша судьба…
Они шли, взявшись за руки, молчали, и теплый летний ветерок ласкал их лица. О чем думали, о чем мечтали, обожженные огнем войны, эти люди? Им было что вспомнить, им было о чем думать!
Навстречу бежали ребята. Таня подхватила Лену, подняла на руки, прижала к себе.
– А дедушка ягоды принес. Много-много! – затрещала она, сползая на землю.
– Вот и хорошо. Иди, помой ягоды и поставь на стол. – Таня расправила на ее голове косичку, и Лена, размахивая руками, словно бабочка крыльями, побежала к дому.
Дед встретил Растокина приветливо.
Он заметно сдал, прибавилось на голове седин, приземистее и тише стала походка. Но в живых и строгих глазах по-прежнему светилась все та же цепкость и зоркость взгляда.
– Как живешь, Михаил Нестерович?
– Живу-не тужу. Да и здоровье пока еще есть. Одним словом, держусь, как партизан.
– А дом спалили?
– Спалили, зверюги проклятущие. Как меня взяли, так и дом подожгли. Да сбежал я от них. Сидели мы в сарае. Человек двадцать туда согнали. Ночью проделал лаз в крыше и деру. В лесу прятался, пока наши не вернулись. Отстроил себе вот эту хибару и живу. Крыша есть, печка есть – чего еще надо?
Хибара его выглядела убого. Стены собраны из обгорелых бревен, на крыше – солома. Комнатушка крохотная, с земляным полом. Большую часть ее занимала печка, оставшаяся от старого дома. Находиться в ней было тягостно да и тесно.