– Лучше сразу… и концы в воду.
Растокин видел, что Сергей взволнован, и все же с заметной резковатостью сказал:
– Не кипятись. Ты ведешь себя глупо. Если даже что-то и произошло, умей быть великодушным, добрым. Ты же мужчина!
– Великодушным, добрым?! Ну нет… – он резко повернулся и ушел.
«Что между ними произошло? Почему он так расстроен? Может, против их брака Кочаров и Марина?» – терялся в догадках Растокин.
Возвращаясь на КП, Растокин остановился у окопа, где работал экипаж Краснова. Теперь это был уже вполне оборудованный, приспособленный для ведения боя глубокий окоп с ячейками и ходами сообщений. Танкисты окружили Краснова, что-то оживленно обсуждали. В руках Краснова была старая проржавевшая каска.
– Где нашли? – спросил Растокин.
– В окопе… – ответил Краснов, – и гильза в каске была. В ней что-то есть.
Ножом он вытащил из гильзы клочок пожелтевшей и потертой бумажки, развернул, прочитал:
«Дорогие мои Хадиша и Сабит! Я пока жив, здоров. Только что закончился тяжелый бой. И снова дикие шакалы идут в атаку. Нас осталось совсем, совсем мало. Фролов Иван да я… Но у нас есть пулемет и восемь гранат. Фрицы совсем рядом… Милая Хадиша, береги Сабита. Расти его смелым и храбрым. А главное, честным. Обнимаю. Крепко, крепко целую. Ваш Исмаил Абдулаев…»
Солдаты стояли тихие, молчаливые, и слышно было, как над ними шумели верхушки сосен.
– Исмаил Абдулаев, Иван Фролов, говорите? – переспросил Растокин.
Краснов еще раз пробежал глазами бумажку.
– Да, – подтвердил он и передал записку Растокину.
– Надо все это сохранить. Разыскать родных, близких, сообщить им.
– А у нас в части музей боевой славы есть, вот и поместим туда каску, гильзу и письмо.
– Я вам эти вещи верну, только покажу генералу Дроздову. Может, он их знает. Он у нас тогда командиром роты был.
Когда Растокин показал каску и записку Дроздову, тот сурово сдвинул брови, с раздражением сказал:
– Напрасно тогда погубили людей, по-глупому. Это было уже без тебя. Из полка приказали взять высоту – любой ценой. Сил у нас в батальоне осталось мало, огневую поддержку обещали, но не дали. С автоматами да с гранатами и полезли мы на эту высоту. А у них там минометы, пулеметы, огнеметы, даже пушки туда затащили… Ну и батальон наш уложили. Меня тяжело ранило в самом начале атаки, а то тоже остался бы там. – Дроздов в сердцах швырнул недокуренную сигарету. – А ведь как убеждали полковое начальство, что атака будет безуспешной, что ее надо тщательно подготовить, пополнить батальон людьми, дать танки, минометы, поддержать артиллерией… Комбата за тот бой разжаловали в рядовые. А он к концу войны Героя получил. Под Берлином погиб, два дня до Победы не дотянул. Храбрый и умный был командир. Да ты его знаешь, чего я тебе рассказываю. Так-то вот… Наказывать-то надо было не его, а того, кто на атаке настаивал. Комбат и в том бою дрался, как лев. Да с одними автоматами высоту ведь не возьмешь…